Магический круг

— Разве нам не пора собираться, чтобы не опоздать на званый ланч? — заставила я себя вспомнить.

— У француженок принято опаздывать. — Щекоча языком мои пальцы, он с задумчивым видом разглядывал меня. — От тебя исходит некий экзотический, эротичный аромат, от которого я схожу с ума. Однако мне все кажется, что это иллюзия, что нас обволакивает некая магическая дымка, в которую никого нельзя пускать, иначе магия будет разрушена.

Точное описание того, что я и сама чувствовала: с самого начала нам сопутствовала какая-то нереальная атмосфера, некая иллюзорность, настолько мощная, что это даже пугало.

— Сейчас всего лишь начало десятого, — прошептал Вольфганг, касаясь губами моей груди. — Мы же можем обойтись без завтрака, если нам назначен ранний ланч, правда?

«Les Deux Magots» — «Ле-До-Маго» — одно из самых популярных парижских кафе. Излюбленное место встреч литераторов и подпольщиков (французы обычно равно гордились принадлежностью к этим двум категориям). Многие знаменитости, от Хемингуэя до Симоны де Бовуар и Сартра, околачивались здесь постоянно. И очевидно, Зоя Бен тоже его любила.

Вольфганг заметил ее, когда мы пересекли площадь Сен-Жермен-де-Пре с уже зацветающими каштанами. Она сидела в одиночестве за угловым столиком на обнесенном стеклянными стенами солнечном балконе, и перед ней открывался отличный вид на всю площадь. Войдя в кафе, мы миновали знаменитые деревянные изваяния означенных в названии двух magots [70]. Эти восточные фигуры в красочных сине-зеленых с золотом нарядах словно парили на своих престолах, отражаясь в оправленных в позолоченные рамы зеркалах, как будто готовы были унестись на огненных колесницах с парижских улиц прямо в небеса, подобно Илии Пророку.

Наконец мы вышли на застекленный балкон и приблизились к Зое. Я уставилась на эту особу, мою пользующуюся сомнительной славой бабушку, о которой за долгие десятилетия понаписали и понаговорили множество скандальных историй. Может, ей уже и стукнуло восемьдесят, но она сидела с бокалом шампанского, и казалось, что прожитая жизнь — с бесконечными возлияниями, мужчинами и танцами — пошла ей только на пользу. Как сказал бы Оливер, она «отлично держится в седле»: гордый вид дополнялся прекрасной, не подверженной влиянию времени кожей и замечательной белоснежной, заплетенной на французский манер косой, ниспадавшей почти до талии. От нее веяло несокрушимой силой, и мне невольно вспомнились слова Лафа о том, что в детстве она обладала независимостью Аттилы, царя гуннов.

Когда мы оказались перед ее угловым столиком, она изучающе взглянула на меня яркими аквамариновыми глазами, вобравшими в себя бирюзовый оттенок Вольфганга и знаменитый «васильковый лед» моей матушки. Официально представив нас друг другу и заметив одобрительный жест Зои, Вольфганг предложил мне стул. Не отводя от меня глаз, она обратилась к Вольфгангу на английском, обогащенном некой смесью акцентов:

— Сходство поистине потрясающе. Представляю себе, что почувствовал Дакиан, впервые увидев ее!

— Да, он вдруг потерял дар речи, — признал Вольфганг.

— Я не хотела тебя обидеть, — сказала мне Зоя. — Ты должна понять, что Пандора была уникальной. Она давно мертва, и так странно встретить человека, который до малейших деталей является ее воплощением. Ты правильно сделала, что все эти годы избегала общения с членами нашей семьи. Постоянные встречи с таким изумительным повторением Пандоры могли быть настолько шокирующими, что нам всем пришлось бы хвататься за нюхательные соли или горячительные напитки несколько крепче шампанского! Уж поверь мне, она была впечатляющей личностью во всех отношениях.

Тут она впервые улыбнулась, и на лице ее вдруг на мгновение появилось выражение томной чувственности — того самого прославленного атрибута ее личности, благодаря которому без малого четыре десятка лет аристократы и магнаты с готовностью падали перед ней на колени, бросая к ее ногам все свои богатства.

— Вы были очень близки с моей бабушкой? — спросила я. Потом, вспомнив, что Зоя тоже моя бабушка, добавила: — То есть я имела в виду…

— Я все понимаю. Не извиняйся, — отрывисто сказала она. — Однажды, возможно, ты поймешь, что это самый важный совет, который я могла бы дать тебе: ты можешь делать и говорить все, что заблагорассудится, но ни за что не извиняйся.

У меня возникло ощущение, что сама Зоя частенько пользовалась этим практическим правилом. Она жестом подозвала официанта, чтобы он дополнил шампанским два бокала, стоявшие на краю стола в ожидании нашего прихода. В них уже была налита какая-то багрянистая смесь, облачком взметнувшаяся вверх при смешивании с шампанским.