Если нырок утки под воду предвещает дождь[490], то имя Тихо предвещает каскад туманов под названием Прага. Немецкий юморист Альберт Брендель (1856) называл ее “Тихобрагепраг”[491]. Он – часть тайны города, не только из-за постоянно окружавшего его антуража – астролябий, клепсидр, армиллярных сфер, секстантов, – но и из-за огромного искусственного носа, придававшего ему странный вид манекена из руководства по ринопластике. Согласно Максу Броду, нос, потерянный им на дуэли из-за женщины в бытность студентом в Ростоке, был заменен протезом из золота и серебра. Тихо нравилось, когда его противники намекали, будто нос служил ему противовесом при наблюдении небес[492], словно само его лицо состояло из астрономических приборов в стиле портретов Арчимбольдо. Гротескность образа Тихо усиливает тот факт, что он якобы умер из-за слишком долгой задержки мочеиспускания во время пира[493]. Упоминаемые Галилеем “разглагольствования Тихо”[494] тоже вполне соответствуют сути города на Влтаве.
Погребальная плита Тихо Браге в готическом Тынском храме, высеченная из красного сливенецкого мрамора, фигурирует во многих историях о колдовстве, действие которых происходит в Праге. На плите изображен портрет ученого-астронома, с повернутой набок шеей, с бородкой эспаньолкой, в тяжелых рыцарских доспехах, “пафлагонийских”[495] и роскошных; правая рука покоится на армиллярной сфере, в левой руке – меч[496]. “Cette 'eglise contient la tombe de l›astronome Tycho Brah'e” (“В этой церкви находится могила астронома Тихо Браге”), – нашептывает Аполлинеру странствующий еврей Исаак Лакедем во время прогулки по Старому городу[497]. Манфред Макмиллен в романе Карасека из Львовиц бродит по полутемному Тынскому храму рядом с этой могилой[498]. В романе Фрэнсиса М. Кроуфорда “Пражская ведьма” Странник два раза созерцает могилу – на рассвете, когда церковь заполнена бледными людьми с печальными глазами, и на закате, в пустой церкви, встретившись у плиты с косым Кийорком Арабом[499].
В повествовании Макса Брода таинственность Тихо усиливается сопровождающим его гномом, рыжеватым горбуном, словно из либретто Арриго Бойто[500], заморышем Йеппе, что подпрыгивает вокруг него и тявкает, словно охотничий пес. В одном из цыганских таборов астроном спас этого прыщавого карлика от страшной участи: ландскнехты собирались сжечь его заживо. Во время традиционных пиршеств Йеппе, в алом платье менестреля, лежит, свернувшись калачиком, у ног Тихо, который то и дело бросает ему кусок[501]. Тайные узы связывают астронома с фальшивым носом и этого несчастного калеку.
Глава 27
Поднимаясь по Тыновой улице, по ступеням Пражского Града, “те, кто знаком с историей Праги, – утверждет Иржи Карасек в романе “Ганимед”, – невольно вспоминают унылое царство агонизирующего Рудольфа II, заживо похоронившего себя под тяжелыми тенями астрологии, магии и алхимии”[502]. И действительно, в 1583 г., через семь лет после восшествия на престол, Рудольф II (1576–1612) перенес свою резиденцию в Пражский Град.
Бредни алхимиков, генеалогические изыскания и гороскопы, эликсир жизни и философский камень, Тихо Браге и Кеплер, Золотая (Злата) уличка, составные портреты Арчимбольдо, словно с вывесок мясника и зеленщика, рабби Лёв с его человечком Големом, покосившиеся дома перепуганных жителей гетто, древнее еврейское кладбище, императорская “Кунсткамера” – вот компоненты и образы того колдовства, того калейдоскопа, что зовется рудольфинская Прага.
Прага, резиденция короля Богемии и Венгрии, эрцгерцога австрийского и императора Священной Римской империи, в те годы славилась своим величием и могла похвастаться всеми благами цивилизации. Вокруг Рудольфа собрались художники, алхимики, ботаники, золотых дел мастера, астрономы, астрологи-предсказатели, профессора спекулятивного искусства[503], теснились полчища спиритуалистов, прорицателей, магов и особенно мошенников, обманщиков и прочих продувных бестий. Сюда стекались все – не только всезнайки и шарлатаны, продававшие в своих деревянных ларьках пилюли из безвременника и ревеня, сопровождая свой товар баснями и небылицами, но и головорезы, дуэлянты, разбойники всех мастей, которым Прага казалась страной изобилия, чем-то вроде “Страны лентяев” (
“Luilekkerland” – “страна изобилия”) Питера Брейгеля Старшего. Императорская резиденция привлекала авантюристов и проходимцев, часто устраивавших потасовки и заканчивавших свою жизнь в тюрьме – в Белой башне над Оленьим рвом[504]. Возможно даже, что шайка итальянских бандитов оказывала покровительство интригану камергеру Филиппу Лангу из Лангенфельса[505].