Магам можно все

Я безошибочно узнал окна своего номера — с крайнего правого еще свисал истончившийся обрывок защитного флера. На пороге гостиницы сидел, прислонившись к стене, незнакомый молодой человек. Неподвижные глаза его смотрели прямо перед собой; весь он был похож на небольшую статую, впечатление разрушали только пальцы, вертящие, теребящие, поглаживающие какой-то мелкий предмет на цепочке. Не требовалось большого ума, чтобы угадать в незнакомце одного из моих визитеров, не самого удачливого, но, вероятно, очень упрямого.

Я был готов замылить глаза незваному гостю и войти в гостиницу незамеченным — когда увидел, что именно он вертит в руках.

* * *

— Нет, она в полном сознании. Она прекрасно понимает, что с ней что-то случилось. Какая-то потеря… Она помнит, как ее захватили. И куда привезли — замок со рвом и укреплениями, с цепным драконом на мосту. И некто — она не помнит его лица — что-то делал с ней. Потом в ее памяти случился провал. Она очнулась на перекрестке, в сотне шагов от нашего дома. И на шее у нее было вот это.

«Вот это» было кулоном. Массивным, по размеру почти таким же, как у старика Ятера. Не яшмовым, а сердоликовым, изжелта-розовым. И вместо скалящейся морды с камня смотрели только глаза — напряженные, чуть навыкате. Один чуть выше, другой чуть ниже. Нечеловеческие глаза; когда-то я видел в зверинце несчастную старую обезьяну — помнится, она смотрела очень похоже.

Кулон лежал теперь на пустом столе; мне не надо было присматриваться, чтобы уловить плотное облачко чужой силы, заключающее в себе розоватый камень.

— Сердолик не поддается подобной обработке, — скучным голосом сказал молодой человек; я продолжал считать ночного гостя молодым, несмотря на то что под шляпой у него обнаружилась изрядная лысина. — Я ювелир. Я знаю.

— Вы правы, это магическая вещь, — согласился я осторожно.

Я все теперь старался делать очень осторожно. С того самого момента, как я разглядел кулон в руках ночного гостя, внутри меня не утихало зудящее предчувствие большой удачи; наверное, подобная горячая щекотка мучает нос собаки, только что взявшей след.

— Эта вещь, — мой собеседник брезгливо опустил уголки губ, — есть величайшая улика. Дорожка к преступнику, рядом с которым все лесные душегубы окажутся просто детьми… И поскольку традиционное правосудие…

— Я понял, — возможно, я оборвал его не слишком вежливо, однако песня, которую он собирался завести, была мною выслушана уже без малого тридцать раз. — Я прекрасно понял. Вы считаете, что нашли лучшее применение для Кары; однако ваша жена возвратилась домой живой и относительно здоровой, в то время как многие, просившие вчера моего заступничества, потеряли своих близких. Речь идет о человеческих жертвах, в то время как ваша жена…

— Ее изувечили! — выкрикнул он шепотом. — Ее использовали для… вероятно, ритуала, вы в этом лучше разбираетесь, ведь вы маг, а не я!..

— Но ведь она в здравом рассудке, — сказал я примиряюще. — Даже если ее изнасиловали — она не помнит об этом, и…

Он глянул на меня так, будто это я только что на его глазах надругался над его женой.

— Ритуалы бывают разные, — сказал я извиняющимся тоном. — Но, возможно, ее вовсе…

— Ее не… не… насиловали, — сказал он, и я решил не перечить.

— Вот видите, — кивнул я. — И внешне она не…

— Не изменилась, — он помедлил, потом губы его сложились в подобие улыбки. — Смотрите.

Извлек из-под рубашки медальон, бережно открыл, поднес к моим глазам — насколько хватило цепочки. Миниатюра изображала женщину не то чтобы красивую, но, без сомнения, привлекательную. Лет двадцати.

— Да, внешне она не изменилась… Но изменилась изнутри.

— Каким образом?

Некоторое время он смотрел на меня, не решаясь сказать.

— Ну же?

— Поглупела, — сказал он шепотом. Я крепко сжал губы — не улыбнуться бы. Только не улыбнуться, последствия могут быть неисправимы.

— Да! — сказал он с вызовом. — Она сделалась веселее, чаще поет… Чаще бывает в хорошем настроении. Несмотря на то, что ей пришлось пережить. Я знаю, что вы сейчас подумали… скажите, не стесняйтесь! Скажите, ну?!

— Я подумал, что это не так уж плохо, — честно признался я.

Мой гость горестно покачал головой:

— Да… не вы первый. А я люблю ее! Любил… ту, прежнюю.

Снова зависло молчание. Я смотрел на кулон; яшмовая рожа, когда-то украшавшая грудь папаши Ятера, приходилась этому сердолику родной сестричкой.

На ловца сова летит.

— Кстати, — я поводил ладонью над зловещим сердоликом. — Как долго отсутствовала ваша жена?

— Неделю, — сумрачно отозвался ювелир.

— Всего лишь неделю?!

Он посмотрел на меня почти с ненавистью:

— Всего лишь? Я успел сто раз умереть. Облысел…

И он печально провел ладонью по остаткам своих волос.

* * *