Стас шагнул вперед. Юля не успела испугаться — Стас что-то сказал Белым Шортам, те ответили отборной руганью, фотографируемая подруга радостно засмеялась на фоне куста. Стас еще что-то сказал — круглая голова, принадлежащая Белым Шортам, вдруг налилась кровью, Юле показалось, что еще мгновение — и этот ясный день омрачится, кроме хамства, еще и мордобитием…
Но обошлось. Сделали свое дело ледяное спокойствие Стаса и его железобетонная уверенность — без единой толики лишних эмоций, без горячности либо агрессии. Наверное, в этот момент он более чем всегда был хирургом, хирургом до мозга костей.
Белые Шорты еще долго бранились и брызгали слюной, а Юля, мертвой хваткой вцепившись в Стаса и в притихшего Алика, гордо вышагивала по аллее вниз. На них поглядывали скорее заинтересованно, чем одобрительно; вокруг Белых Шорт и его подруги образовалось пустое пространство — карантин.
И уже у калитки их догнала та самая незнакомая женщина.
Глава вторая
Занимательная геральдика: ГЛИНЯНЫЙ БОЛВАН НА ЧЕРНОМ ПОЛЕ
Я не был в клубе лет пять, не меньше. И примерно столько же не был в городе; суета всегда действовала на меня угнетающе. Вот и теперь — сразу же за городскими воротами у меня начала болеть голова.
Клуб помещался в самом центре, чуть выше рыночной площади, напротив дворца для публичных увеселений. Вход в здание клуба украшали два бронзовых грифона — и если один возлежал, уронив голову на когтистую лапу, то второй развернул крылья и разинул рот, готовясь атаковать. Ступени крыльца были пологие, розового мрамора. Дверь согласилась открыться только после значительного с моей стороны усилия; я шагнул внутрь — справа обнаружилось зеркало, и на секунду я увидел свое отражение: черный плащ до щиколоток, черная шляпа, расшитая звездами, все в соответствии с протоколом. Разные глаза — правый синий, левый желтый. Вторичный признак наследственного мага проявился в моем случае очень уж ярко — у отца, например, оба глаза были голубые, разница состояла в оттенке.
— Как здоровье вашей совы?
Я обернулся.
Старичок был сед, как зрелый одуванчик. Правый глаз карий, левый — карий с прозеленью; оба глядели с профессиональной доброжелательностью:
— Молодой господин — член клуба или только желает вступить?
Я снял с шеи кожаную сумку для документов. Извлек членский билет, поводил перед носом старичка:
— Сова чувствует себя хорошо. Мое имя Хорт зи Табор, я хотел…
— Как время-то идет, — сказал старичок, и оба его глаза заволокло легкой дымкой. — Я, милостивый государь, помню, как радовался ваш батюшка вашему благополучному появлению на свет… А ваша бедная матушка! После стольких потерь, в столь зрелом возрасте — наконец-то благополучные роды…
Я нахмурился. Не люблю, когда посторонние оказываются посвященными в интимные тайны нашей семьи. Тем более не люблю, когда об этих тайнах болтают.
— Сколько вам? — спросил старичок с обезоруживающей улыбкой. — Двадцать пять?
— Позвольте мне пройти в правление, — сказал я ледяным тоном.
На полированной стойке гардероба застывшей лужицей лежал птичий помет. Судя по экскрементам, здоровье оставившей их совы было в полном порядке.
Последний раз я платил взнос двадцать пять месяцев назад; теперь мой долг улегся золотой горкой на черном бархате стола. Господин председатель правления кивнул господину кассиру — мои денежки переместились со стола в мешочек, а затем в сейф.
— Итак, господин зи Табор, вы получаете в полное распоряжение Корневое Заклинание — с условием, что оно будет реализовано в течение шести месяцев. Если по истечению этого срока вы не воспользуетесь своим правом — оно, то есть право, у вас изымается, и в качестве штрафа вы теряете возможность участвовать в следующем розыгрыше.
На плече у председателя правления топталась пожилая, видавшая виды сова. Приоткрыла один глаз, окатила меня желтизной сонного, презрительного взгляда — и зажмурилась опять.
— Заклинание требует значительного усилия, использование его имеет ограничение по степени… впрочем, вам, господин зи Табор, как внестепенному наследственному, эта часть инструктажа не понадобится. Распишитесь — и получите муляж…
Председатель наклонился, открывая ящик стола; сове пришлось полуоткрыть крылья, чтобы удержаться на его плече.
На черный бархат легла грубо слепленная глиняная статуэтка — непропорциональная человеческая фигурка. Продолговатая голова была такого же размера, как все остальное туловище; колени и локти уродца были чуть согнуты, спина — прямая.
Я вздрогнул — такой силой веяло от этой неприглядной, в общем-то, вещицы.