Маг и его кошка

– Франческа, а что ты сделала с моей рукой? – неудача в поисках вещей Марко и воспоминание о козле-Альпине натолкнули на забавную мысль.

– С рукой? Положила… Ой, она так там и лежит!

Почти месяц на леднике не пошел конечности на пользу. Я разглядывал шестипалый обрубок, покрытый трупными пятнами, со странным чувством. Как и имя Хаймлад Скъельдингас, это когда-то было мной, но сейчас мне не принадлежало.

Мумифицировать ее по совету доктора Альпина не получилось бы – она подгнила и ощутимо воняла. Я захватил руку с собой на прогулку и оставил у муравейника. Через пару дней располагал скелетом шестипалой кисти. Велел инкрустировать ее серебром – получился шикарный талисман. Жуткий и стильный.

– О боги, Элвин! Это отвратительно, – сморщилась Франческа, разглядывая выкидыш моего черного чувства юмора.

– Не говорите глупостей, сеньорита. Очень симпатичная рука. Нас с ней многое объединяет, мы столько пережили вместе. Согласись, что сжечь ее после такого было бы предательством с моей стороны?

Она посмотрела на меня, как смотрят на скорбного разумом, но любимого человека.

– Зачем ты делаешь вид, что это смешно?

– Во-первых, это действительно смешно. А во-вторых, чтобы не превращаться в нытика. Тут можно или пафосно страдать, или глумиться. Предпочитаю второе.

Франческа

– Как ты думаешь, может приделать крюк вместо кисти? Я где-то читал, что пираты использовали их.

– Крюк? – от одной этой мысли становится смешно. – Ты серьезно?

Мой мужчина стоит полуобнаженный перед зеркалом, разглядывает то, что осталось от его левой руки. И я по его лицу вижу, что это зрелище ему не нравится.

Значит, сейчас начнет насмехаться и издеваться. Над собой. В последнее время он постоянно над собой смеется. Иногда меня это пугает, но я понимаю – вмешиваться нельзя. Ему это нужно. Он так справляется.

И справится, я знаю.

– Конечно! Можно даже сделать кучу разных насадок. В виде кинжала, например. Буду человек-дага. Или арбалет приладить.

– Мне кажется, от крюка больше неудобств в обычной жизни. А что – пираты их правда использовали?

– Понятия не имею. Но если использовали, я обязан заиметь себе такой. Ты не знаешь, а среди моих предков были настоящие пираты! Представляешь меня на палубе в рогатом шлеме, со шпагой в одной руке и крюком в другой? Вместо другой, то есть.

Я все-таки не удерживаюсь. Элвин с его камзолами, крахмальными сорочками, лайковыми перчатками и запахом парфюма в рогатом шлеме – это действительно смешно.

– Не представляю, – признаюсь я сквозь смех.

– Почему?

– Ты слишком… аристократичный, что ли. Для рогатого шлема. И вообще все придумал.

– За «аристократичного» спасибо. И ничего я не придумал. Ну, может, немного приукрасил. Откуда, как ты думаешь, на гербе Скъельдингасов кнорр под полосатым парусом? Я тоже хочу быть викингом!

– При чем здесь короли Ундланда?

Он отводит взгляд:

– Неловко признаваться, но они вроде как мои родственники.

Кому-то другому я бы не поверила. Я бы и ему не поверила, не расскажи он об этом так. С кривой улыбкой, словно действительно стесняется сознаться в блистательном родстве.

Элвин никогда не рассказывал мне о своем прошлом. Ничего. Ни о том, откуда родом, ни о том, как стал Стражем. Душа его – неприступная крепость за каменной стеной. Врата всегда заперты на десятки замков, щеколд и цепей. Ни калитки, ни щелочки.

И вот: дверца скрипнула, приоткрылась.

– Не знала, что ты королевского рода, – я говорю это очень мягко, чтобы не спугнуть его.

Пожалуйста, я хочу знать о тебе больше, ты – упрямый, надменный, невыносимый и замечательный человек, которого я люблю!

– Был. Уже нет.

Он пробует провести выпад левой рукой и морщится. Мне стоит усилий не отвести взгляд.

Знаю, пока разница незаметна. Но еще несколько месяцев – и мышцы совсем одрябнут, усохнут. Это будет видно даже в одежде. Изменится походка, движения. Изменятся привычки, уже меняются.

Мне приходилось встречать одноруких. Один из них, в Кастелло ди Нава, работал помощником конюха. Его звали Тинто, а мальчишки дразнились Тинто-Обрубок…

Я не сомневаюсь: если кто-то попробует назвать так Элвина, он порежет нахала на ровные ломтики. И отсутствие руки ему совсем не помешает.

– Расскажешь?

Он вздыхает:

– Это давняя и грязная история. Ну ее! Тебе еще станет меня жалко.

– Я никогда не унижу тебя жалостью.

– Все равно не хочу вспоминать.

Не открылась дверца… показалось.

Я смотрю, как он медленно, контролируя каждое движение, натягивает рубашку. И думаю, что можно, конечно, обидеться, только не поможет. С Джеффри помогло бы – муж не мог вынести моей обиды и особенно слез. А Элвин даже не заметит. Или заметит, но пожмет плечами и займется своими делами.

Но можно попробовать по-другому.

Я подхожу сзади, чтобы обнять его. Утыкаюсь в плечо, вдыхаю его запах. Просовываю руки под ткань, чтобы погладить горячую кожу.

– Ммм… сеньорита. Мы же только что из постели.

– Расскажи, – прошу я тихо-тихо. – Пожалуйста!

Он оборачивается:

– Что, без исповеди никак? Какая разница, кем я был раньше?

– Я так мало о тебе знаю.