Они вместе поднялись на холм, мать шла несколько поодаль. Но вдруг, в один момент, Апполония оступилась, и Майкл подхватил ее. Ее тело было таким живым и горячим, что в нем снова вскипела и волнами заиграла кровь. Мать улыбнулась: ее дочь настоящая горянка, и на этой тропе не спотыкалась с пеленок.
Матери, они вроде полицейских. Всегда верят худшему.
Оставь пистолет. Захвати пирожные.
Дон Корлеоне давно понял, что общество часто наносит обиды, которые надо уметь стерпеть, потому что в этом мире беднейший из беднейших способен однажды открыть глаза и отомстить сильнейшему из сильнейших.
Мой сын умер, и это мое личное горе, я не заставляю весь мир страдать вместе со мной.
Уговорить себя можно в чем угодно.
Мужчина, который не находит времени для своих детей, не имеет права называться настоящим мужчиной.
Раздвигать силой мысли волны — это не чудо, это фокус, а вот мать-одиночка, работающая на трех работах, чтобы прокормить четверых детей, — вот это чудо. Вы, люди, часто забываете, что сила скрыта в вас самих.
Дружба — это все. Дружба — это больше чем талант. Это больше, чем власть. Это почти то же самое, что семья.
— Внеси в список всех, даже тех, кто нам в настоящий момент не нужен. Я верю в дружбу и готов доказать свою дружбу первым.
Каждый понимал, что объявленная сейчас дружба не будет самой горячей и нежной, что едва ли дон Вито Корлеоне и дон Филипп Таталья с этого момента начнут посылать друг другу рождественские подарки. Но они хотя бы не станут подсылать друг другу убийц, чего вполне достаточно, чтобы отныне считать их друзьями. Только это и требовалось, объективно говоря.
Мне было больно, но я не привык навязывать свою дружбу тем, кто ее не ценит.
Я никогда не вру людям, которых называю друзьями.
Я не из тех людей, что разбрасываются своей дружбой и отдают ее тем, кто не ценит этого.
Самая большая удача, если враг преувеличивает твои недостатки. Но если друг недооценивает твои достоинства, это еще лучше.
У каждого имеется своя судьба, надо только распознать ее. И момент выбора возникает у каждого.
Если они позволили обществу стереть себя в порошок, значит, они ничего не стоят.
Общество — твой враг.
Давным-давно он усвоил истину, что общество то и дело готово оскорбить тебя, и надо мириться с этим, уповая лишь на то, что в свой час настанет пора посчитаться с каждым, пусть даже самым могущественным из обидчиков.
Если человеку постоянно приходится только тем и заниматься, что жрать падаль, — это его личное дело. Даже если называть его делом общественным. Или бизнесом. Как ни называй, все это может быть только личным, твоим и ничьим больше.
Бывают на свете люди, которые ходят и просят — прямо-таки требуют, — чтобы их убили. Они скандалят за игорным столом, набрасываются на тебя с кулаками, если ты оставил царапину на крыле их машины, оскорбляют первого встречного, не утруждая себя вопросом, на что этот человек способен. Я наблюдал однажды глупца, который приставал к компании опасных людей, нарочно стараясь разозлить их, сам будучи при этом, что называется, с голыми руками. Люди этой породы топают по земле, вопя: «Вот он я! Убейте меня!» И в желающих, как правило, нет недостатка. Мы каждый день читаем про это в газетах. Естественно, что люди этой породы приносят и другим много вреда. Понимаешь, раз он не страшится смерти — и, больше того, сам ищет ее, — то фокус состоит в том, чтобы сделаться для него тем единственным в мире человеком, от которого он смерть принять не хочет. Чтобы одного лишь он страшился — не смерти, но того, что может принять ее от тебя. И тогда он твой.
Просить меня оказать кому-то добрую услугу в таком деле — все равно что просить оказать дурную услугу самому себе.
Но выживет ли пациент, помрет — им наплевать. А у меня, видите ли, есть маленькое хобби — непростительное, согласен, — я стараюсь сохранить человеку жизнь.
С теми, кто воспринимает несчастные случаи как личное оскорбление, несчастные случаи не происходят.
Никогда не показывай посторонним, что у тебя на уме. Никогда не раскрывай перед чужими свои карты.
Друг должен недооценивать твои достоинства, а враг — переоценивать твои недостатки.
Принявший веру добровольно всегда фанатичнее родившегося в этой вере.
Ничто мне так не чуждо в этой жизни, как беспечность. Женщины и дети могут позволить себе жить беспечно, мужчины — нет.
Правительства, если разобраться, не шибко-то пекутся о своих народах.
Суметь бы умереть со словами: «Жизнь так прекрасна», — и тогда все остальное неважно.
Предательство нельзя прощать хотя бы потому, что сами предатели никогда себе не простят собственного предательства, а значит, будут всегда опасны — и предадут еще.
Если бы во главе правительств стояли семейные кланы, возможно, Второй мировой войны и не было бы.
По собственному опыту она знала, что ни боль, ни страх не утоляет голода, а вкусная еда до какой-то степени помогает справиться и с болью, и со страхом.