Маевка

— Эврика! — вскрикнул Урчаев, садясь в лодку: — придется посвятить Дороховского во все перипетии. У него найдется приличествующей костюм. Пошлем за водкой и того… Барков, перестань выть, тоску нагоняешь… без тебя тошно.

— Зубы болят, — отвечал несчастный молодой человек.

— Вот так оказия! И стрясется же беда над хорошими господами! — сочувствовал рыбак,

— Что же мне делать? Я более, нежели вы, господа, в критическом положении, — бормотал Сапфиров, ломая руки.

— Да ничего, — ободрял его капитан: — я же говорю вам: у Дороховского найдется костюм для вас. Наденете и поедете домой. Еще рано, на улицах нет движения и вы незаметно проскользнете.

— Но вы не знаете моего семейного положения. Соломонида Платоновна не спит и от ней ничего невозможно скрыть…

— Ну, тут уж я пасую… Тогда зайдите ко мне на квартиру. Я сумею вас, в случае надобности, защитить грудью… Можно будет обставить дело так, будто вы были у меня… ну там, не поздоровилось вам… а тем временем позовем портного и прикажем ему в один момент мундир сделать…

— Грандиозный, неслыханный скандал!.. Я кажется, пущу себе пулю в лоб…

— Пустяки! Ваша жизнь еще нужна на пользу и благо многих, — утешал Урчаев.

— Об одном прошу, дорогой друг: не преследуйте тех жалких, погибших созданий. Презрение — самое лучшее для них наказание…

— Извольте, ваше великодушие победило меня, — не без борьбы с сам им собою вымолвил Урчаев.

Они пожали друг другу руки.

— Но как же мои деньги? Неужто погибли, три тысячи!! — воскликнул Барков.

— Я возвращу вам их, — отвечал Сапфиров.

Содержатель лодочной пристани оказал возможное гостеприимство нашим одиссеям. Капитан узнал от него, что девицы высадились на берег в обществе студентов и уехали в город. Урчаев выругался, потребовал водки и прилег на кровать. Отыскали какого-то парнишку лет 14 и послали его на квартиру капитана за одеждой.

Спустя немного времени прибежал покутивший всласть Семен с узлом платья и столь искушавшими его рейтузами. Только, увы, штиблеты капитана выглядели крайне поношенными, с заплатами и в дырах. Других не оказалось.

Баркову доставили все новое и он с удовольствием переоделся в свежее белье и платье, а щеку подвязал белым фуляром и отправился к дантисту.

Один Сапфиров никак не мог прийти в себя, сидел обернутый в попону и уныло глядел в окно на бьющиеся волны. Напрасно Урчаев убеждал его одеться в более приличное платье и ехать домой.

Вдруг около пристани остановился экипаж, из которого вышла полная, величественная дама а бедуине верблюжьего цвета, черной кружевной шляпке с желтыми розами, сопровождаемая шустрой рябой горничной лет за сорок с лукавым лицом и бегающими, как угли, глазами. Судя по всему, величественная дама находилась в чрезвычайном волнении, что сказывалось в молниеносных вспышках глаз, багровом румянце щек и в судорожно подергивающейся верхней губе, украшенной темным пухом.

Шатаясь и тяжело ступая по лесенке, она стремительно двигалась вперед. Горничная ловко подхватила ее под руки и шепнула:

— Слава Богу, барин живы и здоровы. Вон сидят у окна…

— Где он? — захлебываясь от волнения, прошептала дама и румянец ярче разлился по ее щекам, но она тотчас овладела собой.

— Вон, вон побежали, спрятались, — замирая от восторга, шептала служанка.

Они постучались в каморку лодочника. Дороховский, почтительно кланяясь, распахнул двери и величественная дама проследовала в комнату, где суетился Сапфиров, одеваясь и не попадая того, что ему было нужно. Капитан, вытянувшись в струнку, стоял около стенки, оклеенной дешевенькими обоями.

— Доброе утро, мой друг! Как я рада! — медоточивым голосом проговорила дама Сапфирову.

— Сейчас, мой друг, я сейчас, — бормотал тот, заканчивая туалет какими-то красными вышитыми туфлями, надетыми на босую ногу, предусмотрительно захваченными Семеном в узел одежи для капитана. — Несчастье, Salomi, случилось: вздумал купаться и того… нас обокрали… мундир… все… и вот у него то же самое, — сослался он на Урчаева, делая дрожащей рукой жест в его сторону, сопровождаемый умоляющим взглядом.

— Мы — жертвы ужасной, непредвиденной случайности, — подтвердил капитан с поклоном, но дама не обратила ни малейшего внимания на его слова.

— Тебе, пожалуй, неудобно, мой друг, ехать со мной в этом костюме. Ты поезжай вперед, а я один доберусь, — бормотал Сапфиров, неловко запахиваясь в полы халата.

— Не беспокойтесь, я прикрою вас своим бедуином; достаточно я переволновалась в эту ночь. Теперь ни на одну пядь не отпущу, — нежно произнесла супруга Сапфирова.

Она вывела его из-под гостеприимного крова лодочника и усадила рядом с собой в экипаже.

— А шапка баринова где? — кричала горничная, делая переполох: — нельзя без шапки ехать: голова заболит.

Урчаев сорвал с своей головы фуражку и почтительно подал даме. Отклонив величественным жестом и ни на кого не глядя, та сказала сухо:

— Нельзя ли без одолжений? — она надела на голову супруга простой синий бумажный платок и, раскрыв белый шелковый зонт, велела кучеру ехать домой.