Третий Рейх захватил контроль над
музыкой, сделав два молниеносных хода. 7 апреля 1933 принятый им Закон о
государственной службе изгнал всех евреев из правительственных учреждений.
Тысячи живших на жалованье музыкантов, учителей и администраторов были уволены
из оперных театров, оркестров и музыкальных учебных заведений без выходного
пособия. Арнольд Шёнберг, профессор Берлинской академии искусств, остался
буквально без гроша и бежал за границу; другие, менее известные люди впали в
нужду и податься им было некуда. 15 ноября 1933 Йозеф Геббельс объявил, что
всякий, кто желает работать в какой-либо сфере искусства, обязан
зарегистрироваться в его Имперской палате культуры. Этот простой маневр наделил
режим властью над плодами художественного творчества к какому бы жанру таковое
ни относилось. Без членского билета «
По немецким стандартам, Палата
была «учреждением весьма хаотичным», и в конечном счете, Геббельс передал
руководство ею высокопоставленному генералу СС оберфюреру Гансу Хинкелю,
который демонстрировал в роли государственного комиссара музыки, похвальное
рвение, проверяя расовую и идеологическую благонадежность «представителей
культуры». Хинкель завел на художников Третьего Рейха 250000 досье, каковые и
попали целыми и невредимыми в руки англичан -
вместе с самим комиссаром, которого они отпустили как «второстепенного
преступника». Подававшим заявления в Палату музыкантам надлежало заполнять
анкету, отвечая на вопросы об их расовой чистоте и профессиональном статусе и
указывая двух рекомендателей, готовых подтвердить их компетентность (Рихард
Штраус написал: «Моцарт и Вагнер»). Евреям и левым хода не давали, однако большинство
заявителей утверждалось, если, конечно, на них не доносил кто-нибудь из коллег
или соседей. После происшедшего в 1933-м массового исхода художников особая
разборчивость была Палате не по карману. Ее членский билет гарантировал право
на труд и помогал получить освобождение от военной службы. Однако для того,
чтобы работать музыкантом,
Вступление в нацистскую партию
было привилегией, но отнюдь не обязанностью. Геббельсу донесли из Голландии,
что дирижер Ганс Кнаппертсбуш задал немецкому дипломату зловредный вопрос,
состоит ли тот в нацистах, и если да, то не является ли он
До начала войны выбор у немецких музыкантов имелся, и довольно широкий. Они могли покинуть страну или остаться в ней; а оставшись, могли вступить в НСДАП или воздержаться от этого. Большинство носителей громких имен эмигрировало. Из оставшихся ни один нацистом не стал. Композиторы Рихард Штраус и Ганс Пфицнер, первоначально питавшие расположение к гитлеризму, от вступления в партию воздержались. Штраус был назначен Президентом Палаты культуры и требовал, пребывая на этом посту, ставить больше иностранных опер и повышать качество курортных оркестров; в конце концов, его уволили за переписку с беглым либреттистом Стефаном Цвейгом; ярый националист Пфицнер лишился государственных почестей после сделанного им сардонического предложения сочинить «пипфонию», посвященную одному из нацистских вождей.
Ведущие дирижеры - Фуртвенглер, Кнаппертсбуш и Клеменс Краус держались от нацистов в стороне. Что касается представителей нового поколения, Рудольф Кемпе, не пожелав подчиниться приказу нацистов - уволить лучшего его скрипача, - оставил оркестр и пошел служить в армию. Ойген Йохум, которому во время прихода Гитлера к власти было 30 лет, стал в 1934-м музыкальным директором Гамбургской оперы и занимал этот пост до 1949-го, однако партийного билета даже в руках ни разу не держал. Его вторые дирижеры, Ганс Зваровски и Ганс Шмидт-Исерштедт, также нацистами не были, как не были ими и 87 процентов всех подчиненных Йохума. «Вопрос о том, принадлежит ли ценимый им художник… к партии национал-социалистов, [Гитлера] не интересовал совершенно, - писал министр вооружений Альберт Шпеер, - он считал их, всех до единого, людьми в политическом отношении слабоумными». Гитлер говорил Шпееру: «Нам не следует судить о художнике по его политическим взглядам. Воображение, которого требует их труд, лишает художников способности мыслить реалистически».