Когда на пресс-конференции было объявлено, что 32-летний Риккардо Шайи назначен музыкальным директором «Консертгебау», кое-кто из присутствующих ахнул, не поверив своим ушам. Молодость его препятствия не составляла, молодых в Амстердаме любят. Виллем Менгельберг встал здесь у кормила власти в 24 года, Бернард Хайтинк - в 32. Важно было другое - Шайи получил это место после всего одного концерта. Известно о нем было немногое: неравнодушен к опере, предан современной музыке и не может похвастаться даже каплей голландской крови - качества, идущие в разрез со всеми обычаями «Консертгебау». Четверо предшественников Шайи разговаривали с оркестром на его родном тяжеловесном языке и не желали иметь ничего общего ни с легковестностями музыкальной драмы, ни с каким бы то ни было экспериментаторством. Шайи просто-напросто явился в достопочтенный концертный зал, чтобы исполнить музыку итальянцев - Берио, Буссотти и Петрасси, - а вышел из него главным дирижером. «Я даже не знал, что «Консертгебау» ищет главного дирижера» - сказал он. Его дебют 1985-го совпал с обменом колкостями между подиумом и прогрессивным менеджментом - спор этот закончился разрывом полувековой связи Бернарда Хайтинка с оркестром, в котором он вырос.
«Я с сожалением узнал о его трениях с оркестром, - сказал Шайи. - Когда я пришел туда, все было совсем иначе: обстановка там сложилась идиллическая, обстановка счастливой, очень счастливой встречи. Оркестр так усердно работал на репетициях, с таким полным безмолвием выслушивал мои объяснения - просто фантастика». С неудовольствием обнаружив, что зал заполняется хорошо если на одну десятую, он обвинил голландцев в музыкальной лености и учредил серию концертов «С» - на концертах этих игралась современная музыка, а сам Шайи давал перед исполнением каждой вещи словесные пояснения. «Авангардная музыка важна для всех, - заявил он. - Великий оркестр, если он регулярно упражняется в исполнении современной музыки, становится еще более великим, потому что она крайне трудна и неизменно требует решения новых задач. Более того, долг и оркестра, и дирижера состоит в том, чтобы поддерживать информированность слушателей».
Вообще говоря, такие принципы должны были прийтись серьезным голландцам по вкусу, однако людей на концерты ходило все-таки мало. Шайи подсластил модернистскую пилюлю большой дозой Малера, которого в Амстердаме обожали, и симфоническими опытами его преданного помощника Александера Цемлински, которого Шайи объявил «Малером 1990-х». Шайи обладал стилем, свободно говорил на немецком и английском, был сведущ во всех аспектах континентальной культуры, включая и кухню, - то был образчик космополитичного почти-интеллектуала, в каких стремились обратиться образованные голландцы. Его дородное тело облекали калейдоскопичные свитера итальянского фасона, лицо украшала ухоженная каштановая бородка, - вообще Шайи производил впечатление человека, наслаждающегося радостями жизни. А за закрытыми дверьми он яростно сражался за свои права и доходы.
Основная подготовка у Шайи была
оперной, с небольшими симфоническими интерлюдиями. Сын композитора и одно время
директора «Ла Скала», он присоединился в молодости к режиму Аббадо и изучил
особенности политической жизни итальянской оперы изнутри. Среди его привилегий
имела место и свобода доступа на все концертные репетиции - там его зачаровала малеровская магия Джона
Барбиролли. Покинув Милан вместе с Аббадо, он дирижировал операми в «Мет», Вене
и «Ковент-Гардене», а затем осел в «Театро Комунале» Болоньи, намереваясь
затмить своего врага-соплеменника Риккардо Мути, и привлек к себе определенное
внимание заснятым на пленку «Макбетом» и итальянским «Кольцом». В оркестровом
отношении, он приобрел известность как дирижер оркестра Западно-Берлинского
радио, процветавшего в тени Караяна. Старый дирижер внимательно следил за его
работой и подробно расспрашивал о каждой новости, такой, скажем, как поддержка,
оказанная Шайи завершенной Дериком Куком Десятой симфонии Малера. Шайи
посоветовал ветерану продирижировать этой симфонией самостоятельно,
предупредив, однако, что ее скерцо будет потруднее «Весны священной». В таком
случае, - сказал Караян, - «слишком поздно.