Этого «Бернстайна суетного» всюду, где он появлялся, окружала толпа обожателей. Фанатичные поклонницы пролезали в его артистическую, короли и президенты приглашали к обеду. Для рядового человека Бернстайн был самым прославленным из живущих музыкантов. В Нью-Йорке и Иерусалиме его почитали как живого бога. А в индустрии звукозаписи - как мудреца и главную фигуру посткараяновской эры. У него было все, чего может желать музыкант - кроме признания написанный им серьезной музыки. Он разъезжал по миру, сам исполняя ее, иногда обращая такую возможность в условие своего выступления. И все же, в бессонные ночи его и сокращающиеся в числе дни Бернстайн терзался страхами, что всей славой и овациями, им получаемыми, он обязан своему дирижерству и «Вестсайдской истории», серьезные же произведения, которые он хотел дать миру, остались недоразвившимися, не услышанными, а то и вовсе не написанными. Смерть, постигшая Бернстайна возрасте 72 лет, была воспринята с ошеломленным неверием повсюду, где когда-либо звучала его музыка. Несмотря на то, что он нарушал все до единого правила самосохранения - курил, как паровоз, пил виски бочками и спал с любыми представителями обоих полов, какие приходились ему по вкусу, - Бернстайн казался огражденным от любых грозящих смертному опасностей. Убивший его рак сделал свое грязное дело быстро и тайно, а реакцией на него стал повсеместный взрыв горя. Когда годом раньше умер Караян, скорбели корпорации. Когда умер Бернстайн, во всех столицах западного мира плакали мужчины и женщины - стоило им припомнить его сумасбродные выходки или насвистеть самим себе мелодию из «Вестсайдской истории». «Он был первым, кто умер ради того, чтобы труд его обрел свободу» - так было сказано о Малере, и весь музыкальный пейзаж начал меняться еще до того, как охладел его труп.
Живой, Бернстайн подвергался насмешкам за вопиющее выставление им напоказ своих недостатков, за ненасытимую потребность привлекать к себе внимание публики. Назвав себя человеком, добившимся «самого большого со времен Иисуса Христа успеха», он лишил некрологистов возможности восхвалять его и облегчил работу своим обличителям. Мертвый, он обретал ореол мученика по мере того, как критики осознавали, что, сосредоточившись на очевидных его недостатках, они проглядели размер личности этого человека. Музыканты из оркестров Нью-Йорка, Лондона, Вены, Амстердама и Рима, с которыми он выступал, облачившись в черное, сошлись, чтобы попрощаться с ним, в «Карнеги-Холл», подиум которого казался пустым и мрачным, как никогда прежде. Бернстайн во плоти был одновременно и неотразимым, и несносным. Бернстайна ушедшего ожидала скорая канонизация, как последнего из дирижеров-титанов, оставивших после себя преемников бесцветных и неубедительных.
Глава 9 Удивительные сказки Венского леса
Венский филармонический есть закон в себе. Более полутора столетия его существования отмечены и решительностью, и нерешительностью, - как художественной, так и управленческой, - из тех, что обрекли на вымирание бронтозавров. Оркестр, тем не менее, уцелел, сохранив величайшее свое достояние: непрерывность исполнительской традиции, которая каким-то образом пережила падение двух империй и утрату ее окраинных земель - Трансильвании и Чехии, из которых происходили лучшие его музыканты.
Набранный Отто Николаи из
оркестрантов оперного театра, Венский филармонический был создан для того,
чтобы скудно оплачиваемые музыканты могли зарабатывать - в свободные их вечера -
дополнительные деньги. Первые шесть концертов принесли небольшое состояние - восемь тысяч флоринов - и Филармонический обратился в сезонную
принадлежность богато украшенного и акустически совершенного “
«Чем бы ни занимался Венский филармонический, для всего имеется свой, особый ритуал, - отмечал в 1930-м распорядитель гастролей. - Великолепная самоуверенность каждого из членов оркестра, их бросающаяся в глаза гордость своей принадлежностью к этому прославленному коллективу совершенно уникальны. В сущности, каждый музыкант Венского филармонического ощущает себя богом и ожидает, что именно так к нему и будут относиться».