Месяц спустя, во время второго
акта его дебютного исполнения «Свадьбы Фигаро» он вдруг обнаружил, что
будапештская публика его не слушает -
до театра только что донеслась весть о вторжении Гитлера в сопредельную
Австрию. Из театра Шолти, в соответствии с расистскими законами адмирала Хорти,
уволили, и перед самым началом войны он поехал в Швейцарию, попросить работы у
Тосканини, да так и застрял там на все военные годы. Тенор по имени Макс
Гирцель «разрешил мне поселиться у него, чтобы я помог ему выучить партию
Тристана, и я провел с ним полтора года. Он спас мне жизнь. Я Тристана выучил,
он нет». Швейцарская полиция приказала Шолти вернуться в Венгрию, однако он не
смог получить немецкую транзитную визу и ухитрился, тем временем, победить в
Женеве на конкурсе пианистов и получить разрешение на работу. «Это было
окончательным унижением - мне разрешили
держать
Война закончилась, Шолти узнал,
что бывший венгр, Эдуард Килени, отвечает за музыкальную жизнь оккупационных
войск США в Баварии, и направил ему заявление с просьбой назначить его главным
дирижером разбомбленного государственного оперного театра в Мюнхене. Он не стал
упоминать о том, что оперой дирижировал только однажды - прерванным будапештским «Фигаро». «В Мюнхене лишь через
несколько лет обнаружили, что каждой оперой я дирижирую в первый раз» - со смехом вспоминал Шолти. Рихард Штраус,
присутствовавший на его репетициях «Кавалера розы», дал Шолти несколько профессиональных
советов. «Вы слишком наслаждаетесь музыкой, -
предостерег он дирижера, - пусть
Кристоф фон Донаньи, бывший
коррепетитором на мюнхенских репетициях Шолти и присоединившийся к нему как
дирижер во Франкфурте, вспоминает его как «очень внятного и прямого,
бескомпромиссного, жесткого. Как руководитель Шолти был попросту гениален. Он
отличался строгостью, требовательностью и очень много работал. Если он
обращался к вам с просьбой, у вас никогда не возникало ощущения, что он просит
о том, чего не смог бы сделать сам». «Во всей моей жизни я не могу вспомнить
человека, который
Появившись в «Декка» как пианист, Шолти потребовал признания и в качестве дирижера и за десять лет записал там все «Кольцо» - подвиг, оказавшийся не по силам ни единому из великих дирижеров. За веру в него Шолти отплатил «Декка» пожизненной преданностью, оставаясь на ее этикетках во всю пору нерушимого сотрудничества с этой компанией, единственного в анналах звукозаписи. Имя ему сделали записи, а его записи, в свой черед, революционизировали живое исполнение музыки. «Благодаря граммофонным записям - не только моим, многих моих коллег, - вы вдруг обрели возможность услышать такой хороший состав исполнителей, что даже в каком-нибудь Крефельде театр уже не может позволить себе каждый вечер выпускать на сцену [без репетиций] новый состав». Записи стали подобием катализатора, необходимого, чтобы получать лучше подготовленное, согласованное исполнение музыки».