Но вот Она простонала так сладостно и протяжно, как стонала, наверное, зачиная от Бога, и, содрогнувшись несколько раз, вся вытянулась в струнку, сжала в последний раз свои слывшие девственными уста и обмякла. И словно нехотя, с сожалением сползла с меня. Пенной волной схлынули с моего лица ее душные одежды. Голова ее склонилась надо мной, черные волосы касались лица, а большие темные глаза смотрели на меня, как на конченую жертву. Вместо святости в них горел низменный огонь похоти. Яркие губы большого властного рта едва-едва смягчались улыбкой – немного пренебрежительной, немного глумливой, удовлетворенной и царственной. Однако это была отнюдь не улыбка Мадонны. Это была вполне земная, хотя и исполненная дьявольской силы, улыбка медиума, служительницы черной магии.
Я уходил от нее с ощущением, будто из меня высосали всю кровь.
… Самое же удивительное, что после того сеанса я начисто избавился от навязчивых видений. Сикстинская Мадонна перестала меня распалять: даже при желании мне вряд ли бы удалось убедить себя в ее беспорочности.