Мадемуазель Шанель

Он умел быть остроумен, когда хотел. Эта черта тоже напоминала мне о Бое, в груди даже шевелилось что-то похожее на любовь. Мне нравились и некоторые его друзья, то есть настоящие, а не те сотни знакомых, которые претендовали на это. В частности, и человек, который позже стал мне другом, — сэр Уинстон Черчилль, невысокий, дородный, с лысиной на лбу, дребезжащим голосом и шепелявой манерой говорить, но тем не менее один из самых красноречивых и умных людей, которых я знала.

Однажды на выходные он приехал в Итон-Холл поохотиться на лис. Я никогда прежде не видела этой типично английской забавы, и меня поразил сам ритуал: все надевают красивые красные куртки для верховой езды и белые бриджи, собираются в определенном месте, идет распределение мест по старшинству, каждому назначается, где он должен ехать, потом происходит церемониальное освобождение до смерти перепуганной лисицы из клетки и уже после этого едва ли не благоговейный спуск с привязи борзых. Мне все это казалось смешным. В конце концов, все заранее известно, бедная лисица будет затравлена и убита, но все срываются с места, кричат как полоумные, словно участвуют в этом впервые в жизни. Только Черчилль, которого едва втиснули в неудобный для него охотничий костюм, не последовал общему безумию.

— Mon brave,[40] — пробормотал он на чистейшем французском, наклоняясь ко мне, — теперь вы видите, какими мы, англичане, бываем глупыми, когда нам нечего делать.

В тот день убийство лисы я пропустила, моя лошадь, не проскакав и половины пути, сбилась в сторону, ее понесло, потом она споткнулась, и я вылетела из седла, разбила губу и вывихнула лодыжку. Бендор был далеко впереди — когда дело касалось охоты, меня хоть волки пускай загрызут, он ничего и не заметил бы, — но Черчилль, весь мокрый от пота, смешно подпрыгивающий в седле на своей огромной вороной лошади, догнал меня и помог подняться. Я оперлась на его плечо, морщась от боли и собственной неуклюжести.

— Тем лучше, — сказал он. — Мне неинтересно гоняться за бедным, беззащитным животным. И теперь у нас есть полезное занятие: накладывать холодный компресс на вашу ногу и беседовать. Я бы хотел как можно больше узнать о знаменитой мадемуазель Шанель.

Он был единственным близким знакомым, который так меня звал. Для всех остальных я была Коко, мадемуазель или просто Шанель, но Уинстон Черчилль никогда не позволял себе фамильярности, если не заслужил этого. Я подумала, что легко могла бы стать его любовницей, если бы он попросил, мне было совсем не важно, что он женат, что у него лицо как у жабы, что он все еще оплакивает недавнюю смерть своей любимой старшей дочери.

— О, это было ужасно, — признался он, когда я устроилась на диване в библиотеке, приложив к распухшей лодыжке пузырь со льдом, а губу смазав мазью. Он развалился в кресле и закурил сигару. — Просто невероятно, честное слово. Мы были здесь неделю, играли с Бендором в теннис, как вдруг меня срочно позвали к телефону. Звонила гувернантка. Сказала, что Мэриголд простудилась, но заверила, что она идет на поправку. А когда мы вернулись, наша девочка уже была при смерти. — Он помолчал, глаза его затуманились. — Вы когда-нибудь теряли человека, которого любили больше самого себя, мадемуазель, столь дорогого, столь незаменимого, что жизнь свою за него готовы отдать не задумываясь?

— Да, — ответила я, пытаясь подавить неожиданно подступившие слезы. — Да, однажды потеряла.

Он печально улыбнулся:

— Честно говоря, я так и думал. После этого кажется, что весь мир изменился, правда? Мы продолжаем жить — мы ведь должны жить дальше, — но мы уже не те, кем были раньше.

Скорее всего, он знал про меня с Боем. Вряд ли наши отношения были секретом, и Черчиллю, как и Бендору, были известны все скандалы в привилегированном кругу, где он вращался, куда входила и жена, а потом и вдова Боя. И все-таки имени Боя он не назвал, как не стал намекать и на то, что ему известно, о ком я говорю. Для этого он был слишком джентльменом.

Мы беседовали о многом. Профессиональный политик и теперь канцлер Казначейства Великобритании, он служил на Кубе, в Индии, Судане и Египте, командовал батальоном на Западном фронте.

— Надеюсь больше никогда не столкнуться с подобным ужасом. Порой недостаточно делать то, что можешь, приходится делать, что должен. А до́лжно было воевать с Германией, хотя нам стоило это жизни тысяч наших лучших молодых мужчин. — Он признался, что обожает свиней, заставив меня рассмеяться. — Собаки смотрят на нас снизу вверх. Кошки смотрят на нас сверху вниз. А свиньи относятся к нам как к равным.

А еще он сказал, что его привлекают люди, добиваться цели которым не мешают никакие препятствия.

— У меня такое чувство, что и вы тоже из них, мадемуазель. У вас в глазах светится бесстрашие, — произнес он, и я почувствовала невысказанную печаль, гнет невидимого бремени у него на душе. — Моя мать была американкой, и у нее тоже было это. А вы вполне уверены, что в ваших жилах течет чистейшая французская кровь?