Я вообще куда менее любезен с женщинами, на которых имею виды, чем с теми, которые мне безразличны, а все потому, что страстно жду счастливого случая и терзаюсь сомнениями в успехе моего замысла; от этого я погружаюсь в угрюмую задумчивость, заглушающую во мне чуть не все мысли и последние остатки остроумия. Когда я вижу, как один за другим пролетают часы, которые я намеревался употребить совсем по-другому, меня охватывает невольный гнев, и я, вопреки своим намерениям, говорю сухо и язвительно, а подчас и грубо, отдаляя тем самым от себя желанную цель на много лье. Ничего этого я не испытываю с Розеттой; никогда, даже в минуты, когда она оказывала мне самый суровый отпор, мне не казалось, что она хочет ускользнуть от моей любви. Я предоставил ей спокойно пускать в ход все ее маленькие хитрости и набрался терпения, чтобы переждать все довольно длительные отсрочки, которыми ей вздумалось испытывать мой пыл: в строгости ее словно пряталась улыбка, которая утешала вас как могла, и в самой ее гирканской жестокости сквозило истинное дружелюбие, не позволявшее вам всерьез испугаться. Порядочные женщины — даже наименее порядочные из них — вечно напускают на себя недовольный, презрительный вид, которого я совершенно не выношу. Они смотрят на вас так, словно с минуты на минуту позвонят и велят лакеям вышвырнуть вас за дверь, а мне, право же, кажется, что человек, взявший на себя труд поухаживать за женщиной (что само по себе не столь приятно, как принято думать), ничем не заслужил, чтобы на него так смотрели. Милая Розетта никогда не смотрит таким взглядом, и уверяю тебя, что это ей только на пользу; она — единственная женщина, с которой я остаюсь самим собой, и скажу тебе не без самодовольства, что никогда еще я не был так мил. Мой ум проявляет себя без помех, а она пылкими и находчивыми репликами побуждает меня отвечать с таким остроумием, какого я за собой не подозревал, да, пожалуй, каким и не обладаю на самом деле. Правда, разговор наш не отличается задушевностью — с ней это невозможно, — и все же в нем не обходится без поэзии, вопреки предупреждениям де С***; но Розетта так полна жизни, силы, движения и, похоже, чувствует себя так уютно в своем мирке, что не хочется увлекать ее оттуда в заоблачные выси. Она так обаятельно играет фею из плоти и крови и так забавляет этой игрой себя и других, что никакие мечты не принесут вам ничего лучшего.
Чудеса: я знаком с ней уже почти два месяца, и за это время скучал только вдали от нее. Согласись, что рядом с заурядной женщиной не испытываешь ничего подобного, ибо, как правило, женщины производят на меня прямо противоположное действие: чем дальше от них, тем больше они мне нравятся.
Характер у Розетты — лучше не бывает, для мужчин, разумеется, поскольку с женщинами она сущая чертовка; она веселая, бойкая, жизнерадостная, всегда на все готова, неподражаемая собеседница, ни с того ни с сего наговорит вам каких-нибудь прелестных и неожиданных пустяков; это не столько любовница, сколько восхитительный товарищ, очаровательная подружка, с которой делишь ложе; и будь у меня побольше лет за плечами и поменьше романтических идей в голове, все прочее мне было бы совершенно безразлично, и, пожалуй, я почитал бы себя даже счастливейшим из смертных. Но… но… — вот частица, не предвещающая ничего хорошего, и это чертово коротенькое ограничительное словцо, во всех человеческих языках употребляется, к сожалению, чаще всего, а я, глупец, простофиля, дуралей, ничем не умею довольствоваться и вечно рыщу в поисках прошлогоднего снега; я мог бы быть совершенно счастлив, между тем счастлив лишь наполовину; в нашем мире и это немало, а мне все чего-то не хватает.
С обычной точки зрения, у меня такая любовница, которую многие, завидуя мне, хотели бы заполучить и какою бы никто не пренебрег. Итак, желание мое как будто исполнилось, и я больше не имею права задирать судьбу. И все-таки я не чувствую, что у меня есть любовница, — умом понимаю, но не чувствую, и если меня застанут врасплох вопросом, есть ли у меня любовница, я, наверное, отвечу, что нет. А ведь обладать женщиной, красивой, юной, умной — во все времена и во всех краях это называлось иметь любовницу, и полагаю, что по-другому просто не бывает. Это не мешает мне питать самые непостижимые сомнения на сей счет, да такие сильные, что если несколько человек сговорятся убедить меня, что я вовсе не пользуюсь особыми милостями Розетты, я вопреки самой осязаемой очевидности в конце концов им поверю.