Made in Poland

Моника приносит колбасу, режет и раскладывает куски по тарелкам, наливает суп себе, начинает есть.

Эмиль. Я как раз рассказывал Богусю, что ты работаешь у мясника.

Моника смущенно улыбается.

Эмиль. Моника шприцует колбасы. (Показывает на колбасу в своей тарелке.) Это дело ее рук.(Показывает на колбасу в тарелке Богуся.) И это тоже.

Моника. Тебе нравится дело моих рук, Богусь?

Богусь кивает.

Эмиль. Ага, нравится колбаса, Богусь?

Богусь. Очень.

Моника. А чем ты занимаешься, Богусь?

Богусь закашливается.

Эмиль. Богусь — революционер. Он забил на все. Хочет бороться за справедливость, потому что больше не может терпеть — он не собирается ждать, как остальные.

Моника. Это очень интересно, расскажи, Богусь.

Эмиль. У Богуся большие планы. Он жутко смелый. Не испугался страшных бандитов — тех, что сбили мою коляску. Богусь не сдастся, он будет бороться до конца! Поэтому я с ним. Так что, Моника, присоединяйся к нам.

Моника. Может, дашь Богусю самому рассказать?

Богусь. Нечего рассказывать. Это тебе не работа у мясника. Этим сыт не будешь.

Пауза. Эмиль, улыбнувшись Монике, разворачивает коляску и уезжает в свою комнату.

Богусь. Но мне кажется… я уверен, что это очень важно, это несет в себе духовные ценности. Ну, например, помогает сохранить…

Моника. Богусь, ты о чем?

Богусь смотрит на Монику с удивлением.

Моника. У Эмиля почти нет знакомых. Если ты рассчитываешь его использовать, лучше уходи. Прямо сейчас. (Встает из-за стола и садится на диван.) Так это ты — тот гад со стоянки.

Богусь. Он тебе рассказал, да? У меня нет к нему претензий — я знаю, у него не было другого выхода, но, может быть, он не все рассказал.

Из комнаты Эмиля доносится музыка «техно». Богусь встает из-за стола.

Богусь. Я — не плохой. Только меня затрахала… добила вся эта хрень вокруг. Всем на все наплевать, потому что все можно купить. И что — на это надо жизнь положить? Да эта херня ногтя ломаного не стоит.

Моника молчит. Богусь садится с ней рядом.

Богусь. Я — не плохой.

Моника. Откуда мне знать. Я тебя не знаю. Может, ты и революционер, а может, самый обычный бандюк.

Богусь. Я не бандюк. Я разбиваю машины и телефонные будки, но только затем, чтоб погасить огонь, который меня сжигает. Сегодня я разбил витрину магазина, где одежду продают. Дорогие женские шмотки. Там одно только платье стоит три зарплаты моей матери. Труба. Я не мог удержаться. А ты бы хотела такое платье?

Моника. У меня никогда такого не было.

Богусь. Давай куда-нибудь сходим?

Моника(улыбается). Ах ты шустрый какой!

Богусь. Мне просто хочется, чтобы ты послушала, что я обо всем этом думаю.

Моника. Может быть.

Богусь. Сегодня? Когда?

Моника. Тогда. (Смеется.)

Богусь. Во сколько?

Моника. Во столько.

Богусь. Во сколько?!

Моника. Нет.

Богусь. Чего «нет» — сегодня встречаемся.

Моника. Нет, я пошутила. Не хочу я с тобой встречаться. Ты… (Богусь опускает глаза.) Не такой… ну, я не знаю. У ребят-мясников нет татуировок. То есть некоторые говорят, что у них есть, там, ну, сам знаешь, где…

Богусь. Где?

Моника. На члене… но это они только прикалываются, чтоб больше понравиться. Девчонки на это клюют. А ты не прикалываешься — у тебя все на лбу написано. А то, что говоришь, даже интересно.

Богусь. Да пошла ты.

Моника. Ладно, если хочешь, давай встретимся.

Богусь молчит.

Моника. Ты симпатичный. Очень симпатичный.

Богусь. Музыка офигенная.

Моника. Тебе нравится? Не прикалываешься? Серьезно? Я тебе запишу. У Эмиля на той неделе был день рождения, я ему записала.

Богусь молчит.

Моника. Где ты хочешь со мной встретиться? Ну, говори — где?

Богусь. На горке, за домами.

Моника. Никогда там не была. Классно там?

Богусь. Оттуда весь микрорайон виден.

Моника. Супер. Во сколько?

Богусь. Вечером. В шесть.

Моника(кивает, улыбается). Вот видишь, у нас что-то начинает получаться.

Сцена 11 — В квартире Богуся. День

В комнате Ирены. Богусь и Ирена собирают обломки пластинок Кравчика.

Ирена(со слезами на глазах). Я собирала их 25 лет.

Богусь. Ма, это еще не самое худшее. Самый мелкий из них сказал, что если я не принесу бабки, они меня грохнут.

Ирена. Двадцать тысяч — огромные деньги, а у меня ничего нет.