Мадам Дортея

В темном коридоре гулял сквозняк. Лестница скрипела у нее под ногами, и этот звук отдавался в балках и стропилах старого бревенчатого дома. На полу чердака лежали призрачные квадраты света — луна стояла прямо над домом, и ее свет проникал сквозь окна на крыше.

В классной комнате было темно. Светя себе фонарем, Дортея прошла к узкой койке, опасаясь смотреть на пустую кровать в алькове. Встретившись взглядом с широко открытыми глазами Бертеля, она вздрогнула от страха.

— Ты еще не спишь, дружок? Или я тебя разбудила? Может, ты чего-нибудь испугался?

Бертель не ответил. Дортея откинула волосы с его потного лобика, он схватил ее руку.

— Бертель, я думаю, тебе лучше пойти со мной. Там такой ветер. Я хочу, чтобы эту ночь ты спал в нашей постели.

Бертель быстро сел:

— Матушка, а где Клаус и Вилли?

— Они ушли с господином Даббелстееном. Вставай, Бертель, надень теплую рубашку и ноги на башмаки…

Дортея тотчас заметила свою оговорку. Путать местами слова — это к беде, нет, сейчас нельзя придавать значения таким предрассудкам. Она с волнением торопила сына, который радостно засмеялся и повторил: «Ноги на башмаки»…

Прижимаясь к ней, Бертель пробирался среди разбросанных на полу вещей. Беспорядок свидетельствовал о том, что сегодня вечером Дортея не заходила сюда. Теструп часто возвращался домой такой усталый, что предпочитал пить чай только в ее обществе, а потом спокойно отдохнуть с книгой. Тогда Дортея обычно сама относила ужин учителю и мальчикам. Она любила посидеть у них со своим вязанием. Ах этот Даббелстеен! Она невольно симпатизировала ему. Как красноречиво рассказывал он ей и детям о Снорри[6] и древних норвежских конунгах, показывал им свои опыты и коллекции растений и камней! А с каким восторгом он говорил об удивительных событиях, происходящих в мире, в Америке, во Франции! Теструп не одобрял идеи учителя, опасаясь, что они вскружат мальчикам головы. Но Дортея не могла лишить своих сыновей этих вечерних бесед. У самого Теструпа было счастливое и вольное детство, и он, в отличие от нее, не мог понимать, как важно, чтобы в жизни детей была радость.

Когда Дортея с Бертелем спускались по лестнице, на дворе залаяла цепная собака, ей отозвался грубый бас Фейерфакса. Йорген! Господи, что он сейчас скажет!

Теструп со своей охотничьей собакой так стремительно вошел в переднюю, что чуть не столкнулся с женой.

— Что это?.. Бертель? Почему он здесь?.. Неужели и с ним что-то случилось? — взволнованным шепотом спросил он. Положив руку на плечо Дортеи, он пропустил ее в спальню впереди себя. — Найди, пожалуйста, мои сапоги для верховой езды и собери немного еды в сумку… Они уехали на север. Днем их видели в каких-то крестьянских санях. Шарлах узнал это на плотине. Их захватил с собой возчик кварца из северной части долины, но кто именно, люди не заметили. Думали, что мальчикам просто захотелось прокатиться. — Теструп бросил шляпу и плащ на спинку кровати и тяжело опустился в кресло перед столом. — Тея, Тея, почему ты сразу не известила меня об этом! Нужно было тотчас послать за ними. А теперь, Бог знает…

— Быстро ложись и получше укройся, — шепнула Дортея Бертелю. Мальчик весь дрожал от волнения и холода, под курточкой на нем была одна тонкая рубашонка. — Но ты хоть что-то узнал о них! — Она протянула мужу чашку чая. Теструп, откинувшись, отдыхал в кресле, высокий, сильный, угловатый. Лицо у него было усталое, одежда — в беспорядке: небрежно повязанный шейный платок был не совсем чист, помятый зеленый сюртук — покрыт пятнами, светло-серые панталоны на коленях потемнели и потерлись, чулки и башмаки с пряжками были грязные и мокрые.

Вообще, Йорген Теструп никогда не был особенно красив. У него были худое лицо, крупный нос, тонкая переносица, большой рот с тонкими нервными губами. Но его внешность располагала к нему людей благодаря большим лучистым светло-карим глазам. Сейчас белки глаз Теструпа покраснели. Его доброе и румяное лицо с возрастом стало смуглым и обветренным. Он еще пренебрегал париком; хотя его каштановые волосы уже отступили далеко от круглого лба — он называл это трёнделагской лысиной, — а из-за ушей торчали растрепанные, с проседью волосы, он редко находил время завивать их в букли.

Странно успокоенная, почти растроганная, Дортея смотрела на мужа, пока он прихлебывал горячий чай и бутерброд за бутербродом целиком исчезал за частоколом его лошадиных зубов.

— Тебе необходимо немного отдохнуть перед дорогой, милый Йорген.

— Отдохнуть! Как ты можешь говорить об отдыхе! — проговорил он с полным ртом. — Когда я знаю, что дети ночью где-то на дороге… Или сидят на каком-нибудь постоялом дворе среди пьяных возчиков с нашим другом Даббелстееном. Хорошая компания эти возчики из Киндлиена, многие из них…