Не хотела – чего уж просить?
Молодая азартность и страстность
Превратилась в постылую тишь,
Равнодушье с молчанием властно
Все твердило: нет-нет не простишь.
Ты его не прощала за ласки,
За безвыходность и за любовь,
Может, ты напридумала сказку
Разделив: на чужой и не мой?
Может, в сердце тянулась утрата
Прошлой страсти и давней любви,
То, что было давно и когда-то,
Не забудь, а пойми и прости.
Тянут прошлые наши обиды.
И надежды на сказочный рай,
Ведь со всеми мы, в общем-то, квиты,
Не забыть бы про слово “прощай”.
Тишина как будто бы плывет
Тишина как будто бы плывет,
От усталости, от мыслей, от надежды,
Ну, а может, она просто что-то ждет?
Говорят, что фейерверком была прежде.
Игорю Гольдфарбу
Больные сердцем долго не живут,
Больные сердцем быстро улетают,
Мне кажется, что нас там, где-то, ждут,
Их на Земле на многое хватает.
Им нужно сделать добрые дела:
Родить детей и храм в душе построить,
Сказать судьбе, чтоб старость не ждала,
И истины не нужные усвоить.
Они, ведь, знают, знают о себе,
Что жизнь их коротка и быстротечна,
И может быть, поэтому, вдвойне,
Им ближе и понятней вечность.
Как спали тонкие поэты
Как спали тонкие поэты
В душно-ипатьевскую ночь?
Кем были в эту ночь согреты?
А может, не могли помочь
Последнему царю России,
Мальчишке бледному в слезах,
Глазам девичьим синим-синим,
Сто лет пройдет и рассказав
О той кромешной ночи темной,
О кудрях, слипшихся в крови,
Кому она была угодна?
Теперь увидев изнутри
Трагедию шального века,
Историю – всю напоказ,
В ней – ничего для человека,
В ней – ничего для синих глаз.
Там разоренье и помои,
В ней алчность нищая грядет,
Когда же мы позор отмоем?
Когда спасенье к нам придет?
Так что же делали поэты
В ту удушающую ночь?
Не вами ль, царь с семьей воспеты?
Но поздно – им уж не помочь.
Свобода
Свобода бывает голой,
Свобода бывает разной,
Свобода, вообще-то, слово,
Еще она часто рана.
Лицо
Сберегу я свое лицо,
Все морщинки и взгляд холодный,
Продержусь-ка я молодцом?
И походку оставлю гордой.
Не хочу сохранять печаль,
Постараюсь спрятать отчаяние,
Под гримасою, глядя вдаль,
Страх не выдам даже случаяно.
Удержу я в лице восторг,
Удержу в лице удивление,
Может быть, и несу я вздор,
Не в лице, ведь, находят спасение.
В желтизне опадающих листьев
В желтизне опадающих листьев
Вижу я отраженье заката,
Даты в памяти нашей провисли,
Помнишь, как это было когда-то?
Помнишь, радость, которой не надо
Ни особых причин, не упреков?
Даже тень от возможной утраты,
Чем-то кажется очень далеким.
Помнишь, дальние наши печали?
Помнишь, радостный смех на рассвете?
Нам казалось, что это начало,
Просто, были наивны, как дети.
Шоколадная дама
В шоколадном вагоне
Шоколадная дама,
Ну, а кони в попоне,
И извозчик весь в шрамах.
Шоколадная нежность
На лице разлилась,
Сладко-мягкая грешность
Сквозь печаль пролилась.
Шоколадная роскошь
Сниться, проситься к нам,
И изящною прошвой
Отдается стихам.
Шоколадная сладость
Терпко-лживенький вкус,
Как нас тянет всех в праздность!
Ну, когда я уймусь?
Я так хочу к самой себе прийти из детства
Я так хочу к самой себе прийти из детства,
Мне хочется понять, что потеряла,
И хочется найти такое средство,
Которое б все в жизни объясняло.
Которое нашло бы оправданье
Всему, что я свершила некрасиво,
И вырвет душу из угла изгнанья,
И покаяние не назовет плаксивым.
К чему хочу вернуться в своем детстве?
Что в памяти мне успокоит душу?
А может, если в старое одеться,
Позор и холод в сердце все приглушит.
В далеком детстве жизнь была далекой,
В далеком детстве планы все в успехах,
И раны не больны и не глубоки,
И кожу не спешу одеть в доспехи.
Нет, не пойду и не вернусь я в детство,
Я ничего не помню – все забыла,
Я не смогу у памяти согреться,
Все, что далеко, кажется нам милым.
Монмартр
Я бреду по узким улочкам Парижа,
Поднимаюсь к Секре-Керу не спеша,
Блеск, Париж, твой оказался ниже,
Вот – куда рвалась моя душа.
Я сливаюсь с праздною толпою,
Так легко несущую наверх,
Как же с белой роскошью немою
Уживается твой первородный грех?
Здесь нет роскоши, которой ослепляют,
Напоказ дешевый блеск – все напоказ,
Тут, уверена, надежды тают,
И отчаянье потухших глаз.
Поднимаюсь к красоте церковной,
Я иду налево, я спешу,
Потому что там, в тени греховной
Что-то есть – я все потом скажу.
Все там дышит пыльностью столетья,
И напоминает о судьбе
Тех, кому сейчас слагают песни,
Славой им Париж обязан и себе.
На Монмартре, в маленьком районе,
Продолжает жить шальная жизнь,
Очень высоко на этом склоне
Надо жить, а не кричать: держись!
Там бушуют страсти и измены,
И тщеславие таланту не вредит,
А надеются там все на перемены,
Только кто выносит им вердикт?
Д’Орсей – вот главная вершина,
Вот, где все оценят и поймут,
Но, Париж, ты страшная махина,
Тут похвалят, улыбнуться и сожрут.
Душа, скажи: ну, что же делать?
Душа, скажи: ну, что же делать?
Попробуй-ка, в глаза мне загляни,