Мадам

— Ах, это! — он закинул голову, издав короткий смешок. — Конечно, порасспроси его, наверняка что-нибудь расскажет. Хотя сомневаюсь, что это будет то, чего ты ждешь. То время, насколько мне известно, он вспоминает добрым словом. Несмотря на нелегкие условия, ему везло. Он порхал, пользовался успехом, все у него получалось. Трудности, неудачи пришли позднее. Это теперь он разочарован и постоянно жалуется на жизнь. А тогда… нет, нет. Но если тебе интересно, ты спрашивай, не стесняйся.

У меня уже вертелось на языке: «А не могли бы вы за меня…» — когда в дверях появился Ежик с подносом в руках. На подносе стоял фарфоровый чайник, две чашки и серебряная салатница, запирающаяся на ключик. И я вынужден был прикусить язык, успев пробормотать:

— А вы не могли бы как-нибудь… — но остановился на полуслове, так как пан Константы уже, кажется, не слушал: он легко поднялся с кресла, вытер край столика и, достав из шкафа белую льняную скатерть, покрыл ею столешницу из красного дерева, сверкающего полировкой.

— Voilà! — он стряхнул какую-то невидимую пылинку со скатерти и отступил на шаг, уступив место сыну, который, оперев поднос на край стола, начал расставлять на белоснежной поверхности чайные приборы. Оказалось, что, кроме чайника, чашек и сахарницы, он принес еще два изящных майсенских блюдца — в одном были орешки, а в другом французские бисквиты, — а также небольшой кувшинчик (той же марки) с молоком. Пан Константы взял у Ежика освободившийся поднос и сунул себе под мышку.

— Итак, я оставляю вас наедине, — сказал он, направляясь к дверям. — Желаю приятной и полезной беседы, — и удалился, сделав жест императора, благословляющего собравшихся.

Ежик молча налил чай в чашки и пододвинул мне сахарницу.

— Спасибо, я предпочитаю без сахара, — отозвался я почему-то шепотом.

— Я вижу, горькое любишь, — он повернул к себе гравированную бонбоньерку и взял ложечку, погрузившуюся в сыпучие сахарные пески. — Когда-то и я любил. — Он высыпал в свою чашку две ложки сахара и начал помешивать чай, угрюмо всматриваясь в его янтарные переливы.

Я сидел неподвижно, глаз от него не отрывая. Оригинал. Странный человек. Я совершенно не чувствовал его. Он что, играл передо мной, притворялся? Или просто был таким? Мрачным, погруженным в себя, с отсутствующим взглядом? Я не знал, что делать. Пойти напролом? Пожертвовать чем-то в обмен на ускорение игры и более выгодную позицию? Или не спешить с инициативой? Предоставить ему право первого хода? Подпустить его поближе, пусть он первый заговорит, пусть откроется?

Я выбрал оборону.

— Так ты говорришь, что хотел бы, — он отпил глоток чая, — изучать рроманистику. — Ежик взглянул в мою сторону. — На нашем пррославленном факультете, — его слова истекали ядовитой иронией, а лицо исказилось фиглярской гримасой отвращения.

— Я обдумываю такую возможность, — ответил я осторожно.

— А можно спрросить, для чего? — спросил он с той же гримасой.

Трудно найти более простой вопрос. Однако я не сумел дать на него быстрый ответ.

— Ну… как бы сказать… — я пытался собраться с мыслями.

— Лучше прросто и корротко.

— Люблю французский язык, — пожал я плечами. — Более или менее знаю его. Может, это вас удивит, но на школьном уровне мои знания расцениваются довольно высоко…

— Не понимаю, — устало прервал он меня. — Рречь для меня идет не о том, почему ты хочешь поступать на этот факультет, а для чего, для какой цели.

— Что значит «для какой цели»?

— Чем ты хочешь заниматься в этой жизни? Какие у тебя планы на жизнь?

Он снова загнал меня в угол. («Алехин уже четвертым ходом поставил Капабланку в тупик», — вспомнился комментарий к одной из партий матча, в котором гениальный Хосе потерял звание чемпиона мира.) «Послушай, парень! — мысленно взмолился я. — Имей хоть каплю жалости! Я пришел к тебе не для того, чтобы ты меня допрашивал, а чтобы послушать, что ты мне расскажешь об этой женщине!»

— Я не в состоянии ответить на поставленный таким образом вопрос, — отозвался я после короткой паузы. — Могу только рассказать, что меня интересует и что я хотел бы поглубже изучить.

— Ну и? — он согласился на компромисс, но со страдальческими интонациями.