Мачехина дочка

Хельге очень деликатно намекнула, что не отказалась бы от небольшой помощи на содержание бабушки. Гордячка Хельге, вынужденная о чем-либо просить меня, кто бы мог подумать. Но раз уж она решилась написать мне, значит, не так у них все замечательно. Я полезла в шкатулку, где хранились мои сбережения. Папа-барон довольно щедро выдавал мне деньги «на булавки», хотя особой транжирой я никогда не была. Хельге права, я еще помню, как вьется колючая шерстяная нить из-под моих пальцев.

Так, что тут у нас. Хм, одна крупная серебряная монета и две мелких, и еще пять медных[1] монет. Это много или мало? Вот зачем было покупать на прошлой ярмарке эти ленты?! Можно подумать, у меня в косы нечего вплетать! А эта серебряная булавка с зеленым эмалевым листочком… Зачем она мне? На тот момент она мне очень понравилась, но сейчас я не была уверена, что купить ее было такой уж хорошей идеей: слишком простовата для праздничных нарядов, слишком дорога для выхода к домашнему завтраку. Как же, все-таки, меняет отношение к деньгам их наличие.

Надо уточнить у мамы, сколько денег она высылала обычно на мое содержание. Вряд ли бабушка кушает намного больше. К тому же, она, наверное, привезла с собой свою одежду. Не могла же тетка ее забрать, правда? Если окажется, что того, что у меня есть, не хватит, можно будет попросить у папы-барона в счет будущего содержания. В конце-концов, один-два месяца без карманных денег я прекрасно проживу. И так живу на всем готовом.

— Кати! — позвала я, — Спроси у секретаря госпожи баронессы, когда она может меня принять.

— Хорошо, госпожа Агата. Доложить сразу же?

— Если сразу примет, то сразу и доложишь. А если после обеда, то доложишь, когда я вернусь с прогулки.

Надо сказать, что мама в последнее время постоянно была занята. Она просто растворилась в своем муже и, буквально, боготворила его. Понимая, что она — не лучшая партия для барона, пусть и вдовца, мама все силы приложила для того, чтобы стать достойной своего супруга. И если я жалуюсь, что мне почти некогда было играть из-за постоянных уроков и занятий, то мама взвалила на себя многократно больше: танцы, иностранные языки, домоводство, изящные манеры, флористика, мода… чего только не было в ее планах. Понятно, что с таким графиком времени у нее оставалось совсем немного. И каждую свободную минуту она старалась проводить рядом с любимым мужем. Наверное, если бы я не представляла себе новую жизнь совсем по-другому, мне было бы все равно. Я ведь почти не помню тех времен, когда мама все время была рядом. Но сейчас такая постоянная занятость год за годом немного раздражала. Иногда возникало чувство, что за всеми этими бесконечными попытками добиться совершенства, мама прячет свою досаду на меня. Видимо, я служила напоминанием о не самых лучших моментах в ее жизни.

Но к барону я ее не ревновала. Как я уже говорила, мы с отчимом прекрасно поладили. Тем более, я видела, что он действительно заботится о маме. И совсем не требует ни от нее того совершенства, которым она пытается быть, ни от меня той благодарности, о которой она мне постоянно напоминает.

Так у нас и получилось, что к маме на прием мне приходилось записываться через секретаря, а к папе-барону, как я вскоре стала его называть, можно было зайти, просто постучав в дверь кабинета. Вот к нему-то я собиралась зайти. Мне нужно было узнать, где я могу купить марки королевской магопочты — единственной почтовой службы, которой можно было пересылать деньги и ценности, — и сколько будет стоить пересылка моего письма. Марки зачаровывались магами так, что вскрыть послание мог только тот, кому оно предназначалось. Уж не знаю, как это у них получалось. Конечно, такие услуги имеют свою стоимость, но каждый раз ездить с кошельком из одной части страны в другую — еще более накладно. Это все я знала, естественно, но мне никогда не приходилось пересылать ценности, так что все мои знания оставались теорией.

Кати перехватила меня по дороге:

— Госпожа Агата, госпожа баронин примет Вас сейчас в детской комнате.

Ну да, где же еще. После того, как у нас с Лили родились сестричка и братик, малыши, кажется, стали центром нашего дома. В детской постоянно можно было найти то маму, то барона, то еще кого-нибудь.

Лили всю эту суматоху благородно игнорировала, а я и сама охотно забегала понянчиться с маленькими. Очень уж потешные мины строила маленькая сестричка по поводу и без. Очень уж охотно слушала она старые бабушкины сказки, смешно округляя ротик и протяжно пропевая свое «О-о-о!» — в самые напряженные моменты.