М7

- А разве у всего на свете есть причины? Разве не бывает так, что люди просто хотят и делают? Только не надо мне сейчас петь про ответственность, что я должен был понимать, что ты можешь влюбиться. Я же не говорю, что я холодная глыба без чувств. Кстати, будь я именно таким - я бы поимел тебя еще в первый день. - В. взял пример с Кати, подошел к бару и налил себе бокал рома со льдом.

- Тогда я уже ничего не понимаю. - Кати вышла на задний двор и присела на ступеньки крыльца. - Но ты же меня ревнуешь.

- Ревную, и это неправильно. Но я же - мужчина. - В. последовал за ней и присел рядом. Он обнял Кати и еще несколько раз поцеловал в висок.

- Вот! Ты опять это делаешь! - Кати встрепенулась. И как будто взвизгнула, выпустив эмоции на волю.

- Да что именно я делаю?

- Ты допускаешь нежность. Притягиваешь к себе. А потом разворачиваешься и уходишь! Вот так каждый раз.

- Но я не разворачиваюсь и не ухожу. Я сижу тут рядом.

- Посмотрим, на сколько тебя хватит. - Кати готова была расплакаться, но глотала слезы с обидой залпом. А в мыслях крутилось только одно: «Он меня не любит. Когда мужчина любит женщину - он сделает все, чтобы быть с ней рядом. Но он же рядом... Как просто человек... Но не как мужчина...»

- Ну зачем ты решила сейчас все это поднимать со дна и выяснять? Ты выдернула нас из спокойного добродушного мира без сложностей и упреков. Мы наслаждались тем, что было, и не требовали ничего взамен. - В. хотелось вернуть события во вчерашнее русло - до этого разговора, когда все казалось ясным, четким, как ровная геометрическая фигура на экзаменационном чертеже. Да... Ясным... Но ясным лишь для него.

- А не ты ли меня учил, что, когда оторвал мухе одно крыло, гуманнее ее добить. Помнишь, мы с тобой возвращались в Москву - и уже здесь, на Вишняковском шоссе, машина перед нами сбила пса, такого черного и мохнатого... с висящими ушками... - В кризисных ситуациях в голове Кати всплывали все незалеченные раны от впечатлений юности. Вся жестокость жизни наполняла ее до верха и яростным порывом вырывалась на окружающих.

- Ты даже запомнила, какие у него были уши... Зачем? - В. терпеть не мог жалостливых разговоров о несправедливости мира.

- Так вот, помнишь, когда его сбили и я кричала: «Давай остановимся и отвезем в больницу», он же еще визжал тогда... Что ты сказал? Ты сказал, что гуманнее его добить и что он все равно умрет по дороге у меня на руках.

- Ты же понимаешь, что я просто не хотел, чтобы потом ты две недели ревела и винила себя. - В. начинал раздражать тот факт, что Кати в силу возраста не понимала банальных жизненных истин.

- Но я и так винила, что мы не остановились. И вот сейчас я следую твоему совету. Я пытаюсь добить свои сбитые чувства, лежащие и визжащие на обочине. Расставить точки, стереть вопросы и дать возможность себе найти счастье. Если рядом с тобой его для меня нет.

- Но я тебя не держу.

- Нет, ты держишь! - Кати настаивала на своем и отказывалась прислушаться к В. - жажда противоречий и затухающая надежда на любовь давали о себе знать.

- Ты просто сама до этого момента не искала поводов уйти.

Кати встала с крыльца и направилась в дальнюю часть дома, где было темно и не проявлялись, как на негативе, слезы. Она заметила, насколько опрятно и чисто было прибрано в доме, как будто черти вылизывали. Часы били полночь. И больно били.

- Ты куда? - спросил В., с одной стороны, понимающий этот спонтанный молчаливый уход, он же сам его спровоцировал, с другой - не ожидавший, что это произойдет именно в эту минуту. Он не хотел ее отпускать, но еще больше не хотел давать поводов остаться.

- В старый бабушкин дом, в Никольское, зализывать раны.

- Но ты уже выпила. Не надо за руль, случится что - оба будем жалеть. Собаку черную не заметишь... - Потом всю жизнь винить себя будешь, что уехала.

- Ты снова играешь реквием. По самым больным точкам и нотам.

- Давай закажем такси, - настаивал В.

- Нет! - Кати отпиралась как могла. - Они до утра будут ехать.

- Давай ты ляжешь у меня в комнате, я на диване или в гостевой, а завтра спокойно поедешь домой, когда проспишься.

- Спать с тобой в одном доме?

- Тебе не привыкать. Пойдем я тебя уложу.

- Что за абсурд! - изрекла Кати, но согласилась.

* * *

Кати не плакала, когда ее бросил отец. Мать все удивлялась, куда она спрятала эти слезы и переживания, в какой ларь или сундук заперла, какой кружевной шалью прикрыла. Кати нашла свой концентрат горечи и слез, когда забралась в одной из футболок В. под плотное тяжелое одеяло. Открыв настежь окна, она вглядывалась, как глаз бередят первые бордовые всполохи рассвета, и ждала, что кровавые нити начнут прошивать небо как лоскутное одеяло. На место синего вдруг придут желтовато-розоватые пятна, которые потом отвоюют у ночи всю сферу над головой, наступит утро и станет легче.

Комары, павлиноглазки, летучие мыши, о которых судачили соседи, стрекотание и цокот с заднего двора не вызывали в Кати никаких переживаний и рефлексий - она вообще уже ничего не боялась, крепко вцепилась во взбитую накрахмаленную подушку и училась беззвучно рыдать, не шмыгая носом.