М+Ж

Я задумался. Головой я все понимал, но… как можно разговаривать с животом? Как можно любить зародыш? Это же еще не человек. Плод, в смысле овощ. Если хотя бы посмотреть на него, потрогать.

Я протянул руку и дотронулся до своей дочери. Она была пухленькая, рыжая и смотрела настороженно.

– Не бойся, – сказал я ей, – я твой папа. Держи палец.

Дочка вздохнула и потянула мой палец в рот. Я посмотрел, как она грызет его, словно морковку, и подумал: «Aгa. А я уже, оказывается, сплю».

САМОЕ ПРОСТОЕ

Знаете, чем роды отличаются от любой другой операции? Своей неотвратимостью. И неважно, сама рожаешь или тебе делают операцию, все равно понимаешь, что не сбежишь, не скроешься.

Если бы можно было в последний момент отказаться, я думаю, что население земного шара бы уполовинилось.

Самое страшное – это последняя неделя. Ожидание убивает, натягивает нервы, парализует мозг. Сегодня? Или завтра? Если я сейчас лягу спать, то где проснусь? Это уже схватки? А теперь это уже схватки? А вот это уже точно схватки! Или нет?

– Тебе хорошо, ты второй раз рожаешь, не так страшно, – завистливо говорит соседка по палате.

– Наоборот, еще страшнее. Это первый раз еще не знаешь, как это будет, питаешь иллюзии…

Молоденькая соседка бледнеет и отворачивается к стенке.

– Ты не волнуйся, – пытаюсь я ее подбодрить, – все будет хорошо.

– А если нет?

– То плохо. Шучу.

Девушка смотрит на меня прозрачными глазами и вдруг начинает хохотать. До слез. Через полчаса у нее начинаются схватки, ее уводят. Но за это время мы становимся родными, людьми, хотя даже не спросили друг у друга имена. Все спросили: мальчик или девочка, как назовешь, как прошла беременность, что сказали на УЗИ и тому подобное, а вот собственные имена спросить забыли. Наверное, обе понимали, что все равно не запомним.

Я бодрюсь. Рассказываю всем смешные истории про ремонт. Делаю вид, что страшная оптимистка. Днем получается отвлечься, а ночью приходят дурные мысли. Среди ночи звоню Наташке.

– Наташ, если со мной что-нибудь случится, ты позаботишься о Машке?

– Непременно, – отвечает добрая подруга, – я подберу ей детдом посимпатичнее.

– Ты злая.

– А ты не дури голову. Спи.

Что может быть страшнее врача? Врач, который шутит. К исходу тридцать девятой недели беременности мне сообщают, что рожать не дадут, будут оперировать.

– Когда?

– Скоро.

– Когда скоро?

– Да вы не волнуйтесь, беременной от нас еще никто не уходил.

Врачи смеются…

Я бессмысленно шатаюсь по коридорам больницы, захожу на этаж, где лежат женщины с детьми, через стеклянную дверь смотрю на туго запеленатые «батончики», которые развозят по палатам.

Неужели у меня в животе ребенок? Как она там помещается?

Сергей приходит, приводит Машу. Машка ноет, что ей без меня плохо, кричит животу: «Наташка, вылезай!».

Сергей все делает очень бодро: бодро говорит, бодро ходит, бодро рассказывает, как все будет хорошо. А глаза больные и вздрагивает при каждом стуке. Я боюсь ему лишний раз звонить, потому что теперь вместо «Алло» он орет в трубку «Что случилось?». А я каждый раз отвечаю «Пока ничего».

*

– Ну все, осталось самое простое! – сказал я и улыбнулся. – Девять месяцев мучений позади, всего пару дней поваляться на койке, и все. Все обязательно будет хорошо. Просто образцово-показательно!

Телефонный звонок заставил меня подпрыгнуть на месте.

– Извини, – сказал я зеркалу (именно к нему был обращен мой успокаивающий монолог), – я на минуточку. Алло?

Звонила Катя.

– Привет! – сказала она.

Не «мяу!», не «ну как ты там?», не «слушай, я забыла дома важную хреновину» – именно «Привет!». И голос такой… напряженный. Как будто она два часа рыдала, а теперь делает вид, что все хорошо. Я все понял. Случилась беда.

– Ничего не скрывай, – попросил я, – что произошло?

– Да ничего.

– Какие-то отклонения? Когда у тебя последний раз был врач?

– Только что.

– В половине девятого вечера? Почему ты вызвала врача? Начались схватки? Отошли воды?

– Какие воды? Да все нормально! Врач был не прямо сейчас, просто я спала, поэтому кажется, что недавно.

«Она не хочет жаловаться, – сообразил я. – Видимо, ей нужна моральная поддержка. Отлично, организуем».

– Вот и хорошо, моя умница! Я просто уверен, что у тебя все пройдет без сучка без задоринки! То есть у нас все пройдет. У меня предчувствие.

– Какое предчувствие? – голос Кати напрягся.

– Что у тебя не окажется никакой патологии! Ни преждевременных родов, ни обвития пуповины…

– Слушай, где ты этого набрался? «Воды», «пуповина», «патология»?

– Патологии не будет, – для убедительности я сделал амплитудный жест рукой.

Груда журналов «Здоровье», «Мать и дитя» и родственных им грохнулась со стола.

– Ты упал?

– Да все отлично! Ты только не волнуйся! У меня отличное настроение. И самочувствие.

Прижав трубку плечом, я попытался собрать красочные СМИ с пола, задел стул с одеждой, но успел поймать его у самого пола. Но Катя все-таки услышала вырвавшееся у меня экспрессивное междометие.

– Сергей, – попросила она, – ляг куда-нибудь. Желательно на пол.

– Почему на пол?

– Оттуда труднее всего свалиться.

«Она хочет сообщить шокирующую новость!» – понял я.