М. П. Одинцов

дышишь, не одной казармой живешь, страну видишь, труд народа, от культурной жизни не отстаешь.

В этом ему помогала поистине феноменальная память, знание качеств и возможностей подчиненных. О

памяти Одинцова, избирательной и целенаправленной, памяти на людей, и сегодня ходят легенды. Один

раз увидев человека, побеседовав с ним, он уже не забывает его всю жизнь. Запоминает не только лицо и

фамилию, но и деловые качества, его способности и возможности.

В беседе как-то с гордостью вспомнил, что за время службы ему приходилось представлять к высшим

офицерским и генеральским званиям десятки командиров.

К чему все это сказано? А к тому, что есть ведь еще любители и «задвигать». Встречаются, к сожалению, и большие начальники, живущие по принципу: «Надо выдворить? Выдвинем!» Это особенно по

отношению к тем, кто по разным причинам, нравственной или деловой несовместимости, раздражает или

потенциально может составить угрозу соперничества.

Михаил Петрович никогда не кривил совестью, не «подделывался» под подчиненных. Суди человека по

делам его — по такому правилу живет. Терпеть он не может тех начальников, которые, бывая в

подразделениях, чуть ли не хлопают по плечу на аэродроме авиаторов, щеголяют крепкими словами, подделываясь под «своего». По многолетнему опыту он знает, что таких «своих в доску», как правило, в

авиачастях принимают с усмешкой, платя за пренебрежение той же монетой. Сыплет такой «деловой»

[181] скользящими по поверхности «мимоходно-мимолетными» вопросами, а ему и отвечают

соответственно: «Как дела? Летаем. Как питание, обмундирование? Нормально».

Критикуя на заседаниях Военного совета подобных руководителей, любил повторять: плох тот солдат, который не хочет стать генералом, но вдвойне плох тот, кто, став генералом, перестает быть солдатом; биография командира — это прежде всего люди, выращенные им. Своим опытом, своим примером

наставлял: всегда, как бы ни был занят, думай о тех, кто под началом твоим, заботься о них. Ибо их

настроение и дух те же ракетоносцы, те же полеты. Даже посильнее и поважнее.

Не одна бессонная ночь является свидетелем его многотрудных размышлений над тем, как создавать

высокий душевный подъем у людей в повседневной учебе. Он внимательно изучал работы военных

педагогов и психологов, систематизировал свои наблюдения, нащупывал закономерности. А потом

вместе с членами Военного совета, с заместителями, офицерами штаба, с командирами и

политработниками формулировал выводы, рекомендации, испытывал на практике новые методики

подготовки подразделений, отдельных категорий летчиков и должностных лиц инженерно-технического

состава, решительно выступал против «натаскивания» людей, штурмовщины, за ритмичную,

эффективную организацию летной работы. И при всем том он оставался мечтателем. А мечты, как

известно, двигают прогресс.

Михаил Петрович рассказывал о таком случае:

— На теоретическом семинаре в авиационном подразделении, на котором мне довелось присутствовать, речь зашла о романтике воинской службы, фронтовом товариществе, об условиях, порождающих подвиг.

Тема волновала всех, многим захотелось [182] поделиться своими мыслями. Особенно запомнилось

выступление одного лейтенанта. Он так вдохновенно рассказывал о боевых подвигах молодых авиаторов

в годы Великой Отечественной войны, будто вместе с ними участвовал в жарких воздушных схватках, прорывался к цели сквозь огненный шквал зенитных снарядов,- наносил удары по врагу. На ярких

примерах, почерпнутых из литературы, кинофильмов и рассказов ветеранов, он раскрыл стойкость, мастерство, точный расчет, исключительную самоотверженность — черты, свойственные советским

летчикам старшего поколения, которых по праву называют «романтиками» неба.

Закончив свое очень интересное выступление, летчик несколько секунд помедлил, а потом совершенно

неожиданно, словно самому себе, сказал:

— Теперь стало меньше романтики.

Лейтенант сел, и, как мне показалось, глаза его стали грустными.

Последнее замечание сразу же вызвало горячие споры. Руководитель занятий не торопился с выводами, дал возможность высказаться всем желающим. А их было много, и каждый офицер отстаивал свою точку

зрения. Это, конечно, хорошо. Но настораживало то, что некоторые, оказывается, видели в своей службе

мало романтического, а только повседневный и далеко не легкий труд. Романтика, дескать, — это для

земной молодежи, а у нас работа, и только работа. Пусть любимая, но лишенная романтики в прямом

понимании этого слова.

Скажу откровенно, меня такое приземление летной профессии прямо-таки огорчило. Ведь всегда

считалось, и справедливо, что в любом деле есть свои романтические стороны, которые привлекают

людей пытливых, ищущих, а особенно молодых, выбирающих будущую специальность. И совершенно

очевидно: [183] в первую очередь романтика полета делает авиацию особенно притягательной для

юношества. А тут услышал такое: успех боя в наше время больше, мол, зависит от качества летательного

аппарата, чем от мастерства тех, кто им управляет. В доказательство этого приводились такие доводы: на