М. П. Одинцов

летчика. Семь — десять выстрелов в очереди воспринимались самолетом как удар, машина вздрагивала.

— Переднему не даю прицеливаться, а он мешает своему ведомому, так что ничего у гитлеровцев не

выйдет, — докладывал стрелок.

— Вижу, вижу! Выходи на прямую. Переходи на правую сторону, — приказал он Петрову. — Разворот

слева под противника.

Опять Одинцов и Петров опередили гитлеровцев.

Убедившись, что воздушный бой накоротке не получается, фашисты разошлись поодиночке и решили

атаковать обоих летчиков сразу. Это требовало от Одинцова и ведомого более продуманных действий.

— Петров, как только «твой» «мессер» выйдет на прицеливание, Никонов поведет по нему стрельбу из

пулемета. От другого я увернусь.

Прикинув, что фашистский летчик откроет огонь лишь через пятнадцать — двадцать секунд, Одинцов

решил понаблюдать за вторым «мессершмиттом», чтобы при необходимости подсказать ведомому начало

маневра. Он приоткрыл форточку и увидел: «Сашин» фриц выходил на дальность действительного огня.

— Петров, чего спишь? Быстрее разворот под меня! Вывод по команде!

Нырок самолета Александра под «Ил» Одинцова [80] открыл Никонову атакующий самолет врага, и

стрелок успел воспользоваться выгодной обстановкой, выпустил по истребителю длинную очередь.

И сразу же Одинцов услышал напряженный голос Никонова:

— Командир, резко влево!

Памятуя о том, что под ним Петров, Михаил энергично положил машину в разворот. И тут увидел между

«мессершмиттом» и своим «Илом» самолет ведомого, который, приняв очередь врага на себя, закрыл

командирский самолет. Михаила обдало теплой волной благодарности. Глубоко вздохнув, он

скомандовал:

— Выходи из разворота! Я рядом справа!

«Мессер», атаковавший Одинцова, проскочил над «Илами», набрал метров триста, отошел немного в

сторону и вырвался вперед. Думая, что фашист играет роль приманки, предлагает атаковать его, Михаил

забеспокоился: он знал, что подобный прием гитлеровцы используют лишь тогда, когда на хвосте у

противника «висит» другой их самолет, и спросил Никонова:

— Дима, а где второй?

— Не видно. Может, упал, а может, подбитый, ушел к себе.

Атаковать «мессер» было соблазнительно, но, прикинув все «за» и «против», Михаил не захотел

рисковать. «Если стрелки не видят второй самолет, то, прицеливаясь, уйдешь от земли, а в это время

снизу в тебя вгонят очередь».

Пока Одинцов обдумывал, как поступить, фашист положил машину в крутой разворот и пошел в атаку.

— Дима, как сзади? — запросил Одинцов.

— Никого нет!

— Разворот под «мессер»!

Маневр оказался своевременным: очередь прошла [81] выше кабины. А гитлеровец опять стал занимать

прежнее исходное положение, но с другой стороны, видимо, задумав стрелять так, чтобы оба «Ила» были

у него на одной линии.

«Ну-ну, мы тоже не лыком шиты», — усмехнулся Одинцов и решил сам развернуться на него,

рассчитывая упредить фрица в открытии огня.

— Дима, как сзади?

— Никого. Петров рядом!

— Атакую фрица! — предупредил Одинцов.

Фашист оказался умнее и опытнее, чем предполагал Одинцов. Не приняв дуэли, враг перевел свою

машину в набор высоты, потом перевернул ее на спину и в таком положении разглядывал не

поддающиеся на его хитрости «Илы». Михаилу казалось, что он видит посеревшее от напряжения лицо

фашиста, его сузившиеся глаза.

— Дима, немец пошел назад, — передал он стрелку, когда «мессер» проскочил над ними.

— Наблюдаю. Уходит восвояси не солоно хлебавши. А другой пропал после третьей атаки. Видать, врезал я ему по первое число.

— Молодец, Дима! — И обратился к Петрову: — Как у тебя дела?

Саша в ответ покачал крыльями: мол, все в норме.

...Выключив мотор и встав на крыло, Одинцов подождал, когда Петров зарулит свою машину, и лишь

тогда спрыгнул на землю, где его ждал адъютант старший эскадрильи.

— Летчики все пришли?

— Наши все. Раненых нет. Машины вернулись без повреждений и пробоин. А вы где задержались?

— Да так, немцы попались очень вежливые, не отпускали, пришлось выяснять отношения... Постройте

летный состав у командного пункта эскадрильи.

Подошел Петров, доложил о полете. Выслушав [82] его, поблагодарив за помощь в небе, Одинцов

приказал идти на построение, туда же пошел и сам, продолжая думать о том, что сказать подчиненным...

* * *

Он и по сей день хорошо помнит замкнутые и виноватые лица летчиков, их подавленность, боязнь

встретиться взглядами с глазами командира. Только увидев это, Одинцов наконец утвердился в мысли; там, в воздухе, случилась ошибка. Она вполне поправима, благо все живы. Нашлись и нужные для такой

минуты слова — правильные и справедливые, не унизительные и не оскорбительные:

— В том, что случилось, виноваты мы все. Первый наш совместный полет, как первый блин, вышел

комом. Я не предупредил вас по радио, что уменьшаю обороты, а вы забыли о чем мы говорили, готовясь

к вылету. Подробно разберемся в случившемся позже. А до того, как выработаем единое мнение, сор из

избы не выносить. Как доложить командиру полка, я подумаю. Смотреть повыше и носы не вешать. Не

все было плохо... Экипажу Петрова и Никонову выйти из строя. Их, товарищи, ставлю в пример. Мы