Курбскому, отвечая на письмо «изменника», Иван Грозный не только излагает свои политические и философские взгляды, но пишет первую и последнюю в русской истории царскую «автобиографию». Если бы Иван Васильевич слышал о психоанализе, он не мог бы лучше изобразить свое сиротство: «Когда… наш отец, великий государь Василии, оставил бренное земное царство… мне было три года, а покойному брату… Георгию - один год; остались мы сиротами, а мать наша, благочестивая царица Елена, столь же несчастной вдовой… Когда же Божьей судьбой родительница наша, благочестивая царица Елена, переселилась из земного царства в небесное, остались мы с покойным братом Георгием круглыми сиротами, никто нам не помогал… Какой только нужды ни натерпелись мы в одежде и в пище! Ни в чем нам воли не было; ни в чем не поступали с нами, как следует поступать с детьми». Врезался в память Ивана эпизод, который видится им как страшное, неизгладимое унижение; «Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и не смотрит… Кто же может перенести такую гордыню? Как исчислить подобные тяжелые страдания, перенесенные мною в юности?»59.
Опираясь на автобиографические заметки Ивана, Василий Ключевский создал блестящий психологический портрет царя в детстве: в душу сироты рано и глубоко врезалось чувство брошенности и одиночества; безобразные сцены боярского своеволия и насилия, среди которых рос Иван, превратили его нервность в нервную пугливость; с годами в Иване развились подозрительность и глубокое недоверие к людям. Современный русский историк Р. Скрынников, отдавая должное писательскому таланту Ключевского, подвергает сомнению источник, т.е. воспоминания Ивана. По мнению Р. Скрынникова, следует помнить, что до семи лет Иван жил, окруженный материнской лаской (а именно в эти годы формируются основы характера), что опекуны не вмешивали мальчика в свои распри, что его баловали, а не ограничивали, если не считать ограничений московского Церемониала. По мнению современного историка, у Ивана не было «никаких серьезных оснований для обвинения бояр в непочтительном к нему отношении», поздние сетования царя «написаны как бы с чужих слов60.
59 Послания Ивана Грозного/ Пер. Я.С. Лурье. М.; Л., 1951. С. 302- 304.
60 Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 1975. С. 17, 18.
[193/194]
Какими бы ни были подлинные воспоминания детства, главное - царь Иван нес в душе тяжелые обиды на опекунов, на бояр вообще. «Вы, бояре», - как постоянно обращается Иван к Курбскому, - всегда враги. Нет историка, который, ссылаясь на Андрея Курбского, его Послания, его «Историю», не рассказал бы о жестоком нраве, проявленном Иваном еще в детстве, о том, как он мучал животных, сбрасывал в 12 лет с крыш «тварь бессловесную», кошек и собак, а с 14 «начал человеков ураняти». Боярские группировки старались заручиться поддержкой юного великого князя, натравливали его на своих противников. В декабре 1453 г. прорывается «великий гнев» государя: обиженный на Ивана Шуйского, фактически правившего государством, Иван велел своим псарям схватить его. Усердные слуги задушили правителя. «От тех мест, - записывает летописец, - начали бояре от государя страх имети и послушание».
Относительно страха летописец был прав, относительно послушания - преувеличивал. Пройдет еще немало времени, прежде чем Иван добьется полного подчинения бояр.
Свое совершеннолетие Иван решил ознаменовать женитьбой. По свидетельству летописца, он обратился к митрополиту, рассказал ему о своем намерении, добавив: «Первою моей мыслью было искать невесты в иных царствах; но, рассудив основательнее, отлагаю сию мысль. Во младенчестве лишенный родителей и воспитанный в сиротстве, могу не сойтись нравом с иноземкой; будет ли тогда супружество счастием? Желаю найти невесту в России…» Мудрые опасения о возможном «несходстве характеров» с иноземкой не были плодом глубоких размышлений об отношениях между мужем и женой. Можно бы сказать, что необходимость становилась добродетелью. Еще в 1543 г. из Москвы было направлено посольство в Польшу с заданием поискать невесту московскому государю. Делались и другие подобные попытки. Все они не увенчались успехом. Москва в это время не казалась соседям привлекательной. Гордый Иван решил искать невесту дома, порывая с традицией деда, женившегося на гречанке Софье, и отца, взявшего в жены литвинку Елену. Решение Ивана не могло не порадовать московских сторонников далекой старины. Их взгляды выражает в своей «Истории» Курбский, повествующий о том, как «в предобрый русских князей род посеял дьявол злые нравы, особенно злыми их женами-чародейками… более же всего теми, которые взяты были из иноплеменников». Бабку и мать Ивана имел прежде всего в виду Андрей Курбский.