M/F

Она, конечно, имела в виду мисс Эммет. Мы с Катериной сидели в комнате мисс Эммет, по обеим сторонам от ее постели. Комнатка милая, чистая, но вся зачем-то увешанная вставленными в рамочки репродукциями, не имевшими ни памятной, ни эстетической ценности. Была среди них, например, фотография самых обычных буковых листьев, кажется, тронутых плесенью. Было что-то похожее на советский плакат времен Второй мировой войны, с изображением солдат и рабочих, марширующих плечом к плечу под огромной звездой; головы у солдат почему-то были заметно крупнее, чем у рабочих. Еще был неумелый акварельный рисунок с рыбкой в аквариуме. Кажется, оригинал, не репродукция — Катеринино творчество или, может, мое? Было что-то похожее на объемный архитектурный чертеж фабричной коробки. Листовка с рекламой пластмассовой мебели, любовно вставленная в рамку, словно бесценное произведение искусства. Мисс Эммет ничего этого не наблюдала, она спала крепким и, как мне казалось, здоровым сном. Интересно, в каком состоянии она проснется? Излечится ли от шока, заставлявшего ее твердить «да, да, да»? Пусть себе спит, для нее это лучше всего. Но что, если она проснется, когда нас с Катериной не будет в доме, и побежит, здоровая телом, но охваченная слабоумием, в полицию — признаваться в содеянном накануне? В том, что, по ее убеждению, она натворила вчера? Надо похоронить этот проклятый труп, но не сейчас, когда свирепствует солнце и, поскольку сегодня суббота, в соседних садах сидят люди.

— Что нам с ней делать? — спросила Катерина.

Я на полном серьезе ответил, что надо ее разбудить и дать еще снотворного.

— Ты чудовище, ты невозможный.

Насколько умна или, напротив, глупа Царица Птиц? Если она уверена, что я самозванец, получается, она сознательно подложила нам с Катериной подлянку, оставив нас вместе до вечера. Она понимала, и я понимал и с терпеливым упорством старался донести это до Катерины, чтобы она тоже себе уяснила, что любая наша попытка спрятаться в городе или добиться, чтобы нас забрали в полицию за какой-нибудь явно подстроенный мисдиминор, будет служить доказательством моего самозванства, моей, или нашей, или чьей-то еще причастности в лучшем случае к похищению, а в худшем — к ликвидации ее сына. Предполагалось, что мы с Катериной проведем эти часы как в аду — здесь, в доме, в гостиной, — в ужасе глядя то друг на друга, то на часы (кстати, с кукушкой, хотя птичка давно замолчала и была похоронена за маленькой двойной дверцей), пока мухи откладывают яйца в холодное мясо на кухонном столе. Если, с другой стороны, она верит, что я действительно Ллев, а Катерина (как бы неправдоподобно сие ни звучало) — моя любимая девушка, тогда получалось, что Адерин проявила любезность, оставив жениха с невестой наедине — целоваться, обжиматься и предвкушать всяческие грядущие радости, — и, отменив прием у врача, сама поехала обратно в цирк, при том как она не любила водить машину, чтобы сообщить приятную новость мистеру Дункелю и всей цирковой братии, включая птиц.

Катерина сказала, что хочет есть, и ушла на кухню, пока я допивал «Feileadhbeag» и истощал свой скудный запас «синджантинок». Катерина вернулась с пачкой рафинада, и в первый миг я подумал, что она собирается запихать пару кусочков в рот мисс Эммет, чтобы та очнулась, — действенный способ для возвращения диабетиков к сомнительной сладости жизни после комы, вызванной биохимическими неполадками организма. Впрочем, сон мисс Эммет по-прежнему представлялся вполне обычным здоровым сном от аспирина. Но Катерина принесла сахар для себя. И принялась грызть с громким хрустом. Грызла и грызла, потом сказала:

— И мясо там жуткое. Все в каких-то раздувшихся белых точках. Фу, гадость.

— Почему ты его не выбросила?

— А я здесь при чем? Ты его покупал, ты готовил, ты ел.

— Ты тоже ела.

— Всего один сандвич. Я хотела безе и торт-желе, но ты, эгоист, ничего для меня не купил. Ни для меня, ни для мисс Эммет.

— Если бы ты сама не была такой чертовой эгоисткой, ты бы сама что-нибудь приготовила, что-то нормальное, что можно есть, вместо того чтобы жрать один сахар, как разжиревшая кобыла.

— Я не люблю, когда со мной так разговаривают.

— Как хочу, так и буду разговаривать.

— Только не со мной.