Лживый брак

Я немного изучаю сайт, просматриваю профили сотрудников и заглядываю в раздел вакансий. Большинство позиций оказываются ниже уровнем или же требуются в один из офисов на Восточном побережье. Интересно, они что, уже удалили вакансию, на которую претендовал Уилл? Начальник департамента по работе с персоналом – женщина по имени Шефали Маджумдар. Я щелкаю на ее профиль и переписываю контакты в блокнот. Вряд ли ее можно застать в офисе в воскресенье, а вопрос, который я хочу ей задать, не из тех, что можно оставить в голосовой почте. «Здравствуйте, вы, случайно, не наняли на работу моего мужа? Да? Простите, но, кажется, он не сможет приехать».

– Дорогая? – зовет мама, я отрываю взгляд от компьютера и вижу, что она стоит у дивана. – Ужин готов.

Я захожу в «Фейсбук», решив, что мне нужно просмотреть список друзей Уилла. Возможно, на странице одного из них я найду подсказку, что делать дальше.

– Я еще посижу. Я не голодна.

Милая мамочка. Она знает, как сильно я люблю ее картофельное пюре, и у меня не хватает духа сказать ей, что сейчас меня мутит от одного его запаха.

Мама присаживается на подлокотник.

– Хотя бы присядь с нами и попробуй, ладно? Хоть пару ложечек.

Как бы мне ни хотелось поспорить, я понимаю, что ее беспокойство, возможно, оправданно. Кроме порции овсянки быстрого приготовления, которую я заглотила, даже не присаживаясь, в утро катастрофы, и горсти соленых крекеров, которые она чуть ли не насильно впихнула в меня вчера, я почти ничего не съела за последние пять дней. Психотерапевт внутри меня понимает, что отсутствие аппетита является следствием шока и депрессии и что причина, по которой все, что попадает мне на язык, на вкус как картон, имеет психологический характер, но все же меньше всего на свете я сейчас хочу есть. Как только мама отворачивается, крекеры снова идут в ход.

Но сейчас на ее лице выражение, которое мне слишком хорошо известно, – беспокойство в сочетании с решимостью, и сразу становится ясно, что эту битву она намерена выиграть. С громким вздохом я ставлю ноутбук на диван и тащусь за ней в кухню, все остальные уже там.

Мама загоняет нас всех за стол.

– Садитесь, садитесь. Я сейчас принесу тарелки. Мальчики, поможете мне?

Мальчики идут помогать, а отец прижимает меня к себе, быстро целуя в висок.

– Как ты? Держишься?

– Держусь, – вру я.

На самом деле я без конца прослушиваю голос Уилла на автоответчике, хотя это скорее убивает меня, нежели успокаивает. И я не могу перестать думать о том, что узнала от Корбана на поминальной службе, – не столько о том, что Уиллу предложили работу в Сиэтле, сколько об их дружбе. Почему Уиллу понадобилось скрывать ее от меня? Дэйв прав; Уилл хоть и не был таким общительным, как другие мужчины, но все же у него было достаточно знакомых, чтобы на вечеринке в честь его тридцатилетия, которую мы отмечали в стейк-баре, за столом не было ни одного свободного места. Конечно, часть гостей – это были мужья моих подруг, и все же. Он ведь говорил об этих людях как о своих друзьях, приглашал их на праздники.

Тогда к чему вся эта секретность вокруг Корбана? Может быть, Уилл думал, что он по какой-то причине мне не понравится? Или дружба с Корбаном значила для Уилла так мало, что он не счел нужным даже упоминать о ней? Нет, этого не может быть. Они должны были быть друзьями, иначе Уилл не рассказал бы Корбану такие подробности своей жизни, которые даже собственной жене смог рассказать далеко не сразу. Я пытаюсь связать воедино все, что мне известно, – работа, друзья, Сиэтл, – но я слишком истощена эмоционально. Кажется, что во всем этом нет никакого смысла.

Мой взгляд падает на место Уилла на дальнем конце стола. Кто-то – подозреваю, что мама, – поставил плетеную корзинку, доверху заполненную открытками с соболезнованиями, туда, где должна стоять его тарелка.

Они приходят вот уже несколько дней, витиевато оформленные карточки с еще более витиеватыми посланиями, и я не могу заставить себя прочесть хотя бы одну из них. Я выбираю кресло на противоположном конце стола и сажусь.

– Ты не возражаешь? – спрашивает отец, и, только когда никто не отвечает, я понимаю, что он обращается ко мне.

Я поднимаю глаза и вижу, что он смотрит на меня.

– Не возражаю против чего?

– Что мы останемся до следующих выходных? – Он кивает на Дэйва и Джеймса, расставляющих на столе дымящиеся тарелки, и на маму, суетящуюся на кухне. – Мы все договорились на работе и можем побыть с тобой первую неделю. Потом мы сможем находиться здесь по очереди столько, сколько понадобится.

– Я не могу просить вас об этом.

– Не глупи, – говорит мама не допускающим возражений тоном, в котором слышатся одновременно интонации диктатора и заботливой матери-наседки. – Мы остаемся, и точка.

Она ставит передо мной тарелку с такой гигантской порцией еды, что ее хватило бы на троих, и ободряюще улыбается. Я стараюсь не морщиться, когда запах мяса, картошки и сливочного масла ударяет мне в нос. Но мама не отходит, и мне приходится подавить тошноту и подцепить вилкой небольшой кусочек.