Лжепророк

– К тому времени, как этот дурень, Зорун, умудрится вернуться, от нас… вернее, меня даже след простынет. Организовать лазейки в этой истории, и без того сплошь шитой белыми нитками, было проще простого. Я направлял его помыслы в нужную сторону с той самой минуты, как завладел телом этого великана, и раздул его тщеславие до непомерной величины. С чего бы еще он всерьез вообразил, будто пленил тебя без труда, благодаря собственным жалким силенкам! Нет, это ему удалось только потому, что всю работу за него проделал я, столь хорошо знающий тебя, мой старый дружище! Я, знавший все щели в твоей броне и, разумеется, ими воспользовавшийся!

Лицо Терула засияло от удовольствия.

– И все прошло так гладко, что я сам был поражен!

Ульдиссиан слушал. Что еще ему оставалось? Слух был единственным его оружием. Малик утверждал, будто времени у него предостаточно, и чем внимательнее казался невольный слушатель, тем многословнее, велеречивее становился верховный жрец, подобно Зоруну Цину, очень и очень гордый собой.

Да, в этом и состояла основная опасность обладания столь изрядным могуществом. Ульдиссиан сам уже не раз пал жертвой собственного самомнения, о чем живо напоминала хотя бы та же – возможно, роковая – поездка в столицу с мастером Фахином. Опять, опять Ульдиссиан счел себя непогрешимым и непобедимым! Он, дескать, все всесторонне обдумал, каждую мелочь учел… Каким же нахальством, до смешного нелепым нахальством казалась ему теперь мысль, будто он может запросто явиться в стольный град восточной половины мира да потребовать разговора с ее правителями, не боясь ни коварства, ни неблагоприятных последствий!

– Да, уж я-то распоряжусь твоим телом гораздо, гораздо лучше.

Крепко сжимая кристалл в кулаке, Терул – то есть, Малик – шагнул к Ульдиссиану. Ухмылка великана приняла особо, сверх всякой меры зловещий вид.

– Ну что ж, не желаешь ли, сын мой, в чем-либо исповедаться, прежде чем навек кануть в небытие?

Как ни старался Ульдиссиан избавиться от тумана в голове, все напрасно. Похоже, его время вышло. Изменения, внесенные Маликом в заклинание мага, власти чар над ним до сих пор ничуть не ослабили. Да, надежда на то была, в лучшем случае, призрачной, однако иных надежд у Ульдиссиана попросту не имелось.

– Не желаешь? Прекрасно. Тогда начнем.

Коснувшись осколком кристалла Ульдиссиановой груди, верховный жрец затянул негромкий напев…

И в тот же миг все тело Ульдиссиана исполнилось теплоты, заструившейся из камешка внутрь. Поначалу он решил, что таково действие чар жреца, но вот туман в голове, все это время мешавший сосредоточиться, начал редеть, силы вернулись, окрепли…

Однако сии изменения не прошли незамеченными. Малик озадаченно поднял брови.

– Что…

Продолжить дух не успел. Совсем как в тот раз, в джунглях, с Мендельном, Ульдиссиан целиком отдался на волю простейших чувств. На что-либо иное времени не было.

Из груди его – из того самого места, где камешек коснулся тела, вырвалась струя буйного оранжевого пламени.

Великан отчаянно взвыл. Испепеляющее пламя мигом сожгло его кожу, и жилы, и мускулы, и потроха. До жути уродливое, лицо его приобрело еще более жуткий вид: смертоносные силы лишили Малика губ и век, вскипевшие глаза лопнули, испарились, нижняя челюсть безжизненно пала на грудь.

Мучитель Ульдиссиана мешком рухнул на спину.

В тот же миг чары, удерживавшие Диомедова сына в плену, наконец-то рассеялись. К несчастью, при этом Ульдиссиан, изнуренный, измученный не только долгой борьбой, но и пытками Зоруна Цина, упал на каменный пол. Защититься он был не готов, а посему падение стоило ему изрядных ушибов и, что самое главное, потери сознания.

В чувство его привели чьи-то голоса… а может, всего один голос, снова и снова эхом отдающийся в голове. Перевернувшись на бок, Ульдиссиан оказался нос к носу с выворачивающим наизнанку желудок зрелищем – обгорелым трупом. Почерневшие пальцы руки мертвеца дрогнули, скрючились, и на миг Диомедову сыну показалось, будто Малик сумел уцелеть, однако тело тут же вновь замерло.