Лжедмитрий I

Первые сорок дней после смерти царя Бориса Годунова должны были стать днями траура. Во все церкви и монастыри были разосланы грамоты от духовных властей с распоряжением петь «понахиды соборныя во всю четыредесятницу ежедней, на обеднях, и на вечернях, и на литиях, и в монастырех братию кормити по монастырьскому уложенью; а милостыню на сорокоустье пришлют»¹⁴⁶. И действительно, царь Федор Борисович, как и его отец, не скупился на подаяния, успев оставить по себе память как о добром и щедром правителе. Исаак Масса вспоминал, что «и шесть недель после смерти Бориса раздавали милостыню и роздали в эти шесть недель семьдесят тысяч рублей, что составляет на голландские деньги четыреста девяносто тысяч гульденов, и все эти шесть недель во всех монастырях служили по нем заупокойные обедни». После семи недель короткое царствование Федора Борисовича уже завершится.

В чем причина именно такого хода событий? Можно сказать, что в уже начавшейся Смуте. Однако это мало что объясняет в истории царевича Федора, которому не дали продолжить дело Бориса Годунова. Знал бы царь Борис свой земной срок, — не приходится сомневаться, он сумел бы всех приготовить к передаче власти сыну. Но внезапная смерть царя Бориса и война с «царевичем Дмитрием» все перевернули. Сын ответил за отца, точнее, за тот страх, который, несмотря на всю свою видимую щедрость и жалование, успел насадить царь Борис за годы своего правления. В последние месяцы его власти случилась жестокая расправа с мятежной Комарицкой волостью, и эта карательная операция напомнила подзабывшееся время новгородского погрома, еще больше оттолкнув подданных от Годуновых. Со смертью царя Бориса заканчивалась целая эпоха, порожденная опричниной, но в действительности многое позволяло думать о ее возвращении. Царевич Федор Борисович был слишком молод, власть оказывалась в руках царицы Марии Григорьевны, дочери главного опричника, Малюты — Григория Лукьяновича Скуратова-Вельского. Привлечь к себе подданных так, как это сделал Борис Годунов при восшествии на престол, его вдова и сын не успели. На них была перенесена ненависть тех, кто боялся прежнего царя и хотел ему отомстить за этот страх.

От «царевича Дмитрия», напротив, шли обещания жалования. Он первым начал разоблачение «узурпатора». Изощренно угнетавшаяся Борисом Годуновым чужая гордыня князей Мстиславских, Шуйских и Голицыных, расправа с боярами Романовыми — все это немедленно стало проблемой его молодого сына, севшего на трон. Ему следовало простить преступников и объявить амнистию, что он и сделал. Но люди требовали большего, им хотелось, чтобы вернули всех «репрессированных» царем Борисом. Речь уже шла о возвращении из далекого северного монастыря старицы Марфы, матери покойного царевича Дмитрия, которая должна была сама рассказать о смерти сына и тем подтвердить официальную версию годуновского правительства. Говорили, что на это ни за что не соглашалась царица Мария Григорьевна (раньше это странное нежелание узнать «правду» у матери царевича Дмитрия вменяли в вину царю Борису Годунову).

В этот момент на стороне Годуновых выступил еще один участник тех давних событий, боярин князь Василий Иванович Шуйский. Он снова и снова подтверждал то, что в 1591 году погиб настоящий царевич. Его речь, обращенная к народу в Москве, выглядит очень правдоподобной в передаче Исаака Массы:

«Князь Василий Иванович Шуйский вышел к народу и говорил с ним, и держал прекрасную речь, начав с того, что они за свои грехи навлекли на себя гнев Божий, наказующий страну такими тяжкими карами, как это они каждый день видят; сверх того его приводит в удивление, что они все еще коснеют в злобе своей, склоняются к такой перемене, которая ведет к распадению отечества, также к искоренению святой веры и разрушению пречистого святилища в Москве, и клялся страшными клятвами, что истинный Дмитрий не жив и не может быть в живых, и показывал свои руки, которыми он сам полагал во гроб истинного, который погребен в Угличе, и говорил, что это расстрига, беглый монах, наученный дьяволом и ниспосланный в наказание за тяжкие грехи, и увещевал исправиться и купно молить Бога о милости и оставаться твердым до конца; тогда все может окончиться добром». Боярин Шуйский, как всегда, говорил то, что от него требовалось. Пройдет немного времени — и он под давлением обстоятельств признает «воскрешение» царевича Дмитрия, а затем, как все, станет обвинять в его смерти Бориса Годунова (что, впрочем, не противоречит словам князя о том, что он своими руками положил в гроб тело настоящего царевича Дмитрия).