Лжедмитрий I

Кончился этот памятный обед рыцарскими ристалищами, устроенными рядовыми солдатами, которых Дмитрий специально пригласил присоединиться к праздничной трапезе. Он подбодрил их обещанием жалованья и целой речью о том, «как он желает приобрести любовь людей-рыцарей, добавил, что все государи славны солдатами и людьми рыцарями, ими они стоят, ими государства распространяются, монархии утверждаются, они — врагам гроза» ¹¹⁸. Такое демонстративное предпочтение, оказанное рядовому жолнерству, тоже стало причиной недовольства. Бояре думали, что повторение рыцарских поединков, назначенное на следующее воскресенье 18 мая, будет им «на беду». В расспросных речах Станислава и Яна Бучинских эта дата тоже называлась как день грядущей расправы с боярами. Значит, от этого пира в Николин день уже пошел отсчет времени у бояр-заговорщиков.

17 (27) мая 1606 года случился, по словам автора «Дневника Марины Мнишек», «злосчастный мятеж, для которого изменники уже давно объединились, составляя конфедерации и присягая» ¹¹⁹. План заговора состоял в том, чтобы под благовидным предлогом впустить в Кремль толпу людей, расправиться с охраной царя Дмитрия Ивановича и убить его самого. Что при этом делать с царицей и приехавшими из Польши родственниками Марины Мнишек, — не продумали, положившись на стихию выступления всем «миром». На руку восставшим было то, что в Москву уже начали съезжаться дворяне и дети боярские из дальних городов, в частности из Великого Новгорода. Вместо крымского похода для них нашлась новая служба, и служилые люди, имевшие необходимое вооружение, выступили на стороне главы заговора, боярина князя Василия Ивановича Шуйского. Шуйский только что исполнял самые почетные обязанности тысяцкого на свадьбе царя Дмитрия Ивановича, а теперь именно он стал направлять действия толпы.

Ранним субботним утром 17 мая по направлению к Кремлю бежали люди с криками: «В город! В город! Горит город!» Во всех кремлевских храмах ударили в набат. Небольшая стрелецкая охрана у ворот Кремля была сметена и быстро разбежалась. Около двухсот заговорщиков бросились к дворцу, где находились царь и царица. Там немецкие алебардщики тоже не оказали никакого сопротивления, так как их длинные протазаны красиво выглядели в церемониях, но были бесполезны против сабель и ручных пищалей. Единственным, кто обнажил саблю и вступился за царя Дмитрия, был дневавший и ночевавший у царских дверей боярин Петр Басманов. Но он тут же и погиб вместе с несколькими оставшимися верными царю Дмитрию людьми. Все они могли находиться во внутренних царских покоях только без оружия, а потому им нечем было сопротивляться ворвавшейся во дворец вооруженной толпе. Самозванец хватился меча, хранителем которого был мечник князь Михаил Васильевич Шуйский. Говорили, что этот меч всегда находился рядом с ним, но в тулочь его не оказалось на месте; молодой мечник, скорее всего, тоже оказался участником заговора.

Суматоха у дверей царских покоев позволила царю бежать через другой ход в коридоры дворца и попутно предупредить Марину Мнишек, которой он крикнул в окно ее покоев: «Сердце мое, измена!» Загнанный в угол, царь Дмитрий выпрыгнул из одного из дворцовых окон во двор, чувствуя, что именно в этом его единственный шанс на спасение. Но высота была слишком большой, он пролетел 20 локтей, то есть семь-восемь метров, и сильно ушибся, потеряв сознание. На звук набата в Кремле высыпали люди, услышавшие, что «Литва бояр бьет! На помощь боярам!». Среди них были стрельцы. Они схватили Дмитрия и привели его в чувство, облив водой. Во дворце заговорщики могли сделать все тайно. А здесь, схваченный на дворе людьми, не посвященными в цели заговора, царь Дмитрий сам попытался опереться на «мир», умолял защитить его от Шуйских и привести на Лобное место. Он обещал пожаловать стрельцов за эту службу дворами бояр-изменников и поженить их на боярских женах. Произошла стычка между стрельцами и участвовавшими в заговоре дворянами. Однако заговорщики стали угрожать, что пойдут в город и захватят стрелецких жен и детей, что было реальнее царских обещаний, поэтому стрельцы «опустили свои пищали».