Лжедмитрий I

Вельможные паны затихли, насторожились. Дерзок московский посол. Сигизмунд и Рангони сделали вид, что не поняли слов Власьева. Король поманил сына:

— Московиты — варварский народ, Владислав!

Встал, и все направились обедать.

За столом Марина сидела рядом с королем. Великому секретарю и казначею указали на кресло по другую руку от государевой невесты, но Власьев отказался:

— То место царя нашего Димитрия Ивановича.

Сел в стороне.

Ел не ел московский посол, музыка заиграла, начались танцы, и, к стыду Власьева и дьяков с подьячими, Марина с королевичем Владиславом козлами запрыгали, а за ними остальные паны в пляс пустились. Дьяк Абрам шепнул:

— Не по нашим обычаям живет царева невеста. Не принесла бы в Москву такого срама!

Но главный позор ждал московское посольство впереди: к рассвету, когда слуги бессчетно раз сменили свечи и Мнишеки начали прощаться с королем, Марина заплакала, упала к ногам Сигизмунда. Не выдержал Власьев:

— Ах, стыдоба! Разве гоже невесте царя московского валяться в ногах короля? Государь Димитрий Иванович не похвалит!

Встал Сигизмунд, отстранил Власьева, поднял Марину. Сказал громко:

— Не забывай, чем обязана ты стране, где родилась, где оставляешь ближних и где обрела счастье. Не изменяй обычаям польским и помни, что сделал я, король Речи Посполитой, для тебя…

Великий секретарь и казначей покидал дворец короля с тяжелым чувством. Шумели за спиной вельможные паны, радовались. Адам Вишневецкий бахвалился:

— Мы московитянам царя дали, а теперь царицу!

Власьев круто обернулся, лик от гнева перекосило, очи расширились. Вскинулась рука с кукишем под самый нос князю:

— На-кось, князь Адам, выкуси! У нас цари Божьей милостью, а не вашим панским изъявлением!..

И пошел, широко шагая. За ним едва поспевали дьяки с подьячими.

* * *

В гостином дворе Власьев дал сердцу волю. Плевался и разными греховными словами бранился.

— Во чертовы паны, вишь, чего в свои головы втемяшили. Како мнят о себе! Мы московитянам царя дали… Тьфу!

Дьяк Абрам пытался успокоить Власьева:

— Да не обращай ты на них внимания. Иль нам спесь панская не ведома?

— Полно, дурья башка! — Власьев подскочил к дьяку, больно ткнул костяшками пальцев в лоб. — Ты, Абрамка, дале своего носа не зришь. Здесь политику вижу!

В душе великий секретарь и казначей не переставал ругать Димитрия. Все к одному у Власьева сводилось: «Эвон, не мог в царицы кого из своих княжон либо дочек боярских избрать! Мало их на Руси? Нет же, паненку ему подавай…»

Одно и утешало Власьева, что теперь уже всему конец и можно собираться восвояси, в Москву. Не замешкались бы воевода с дочерью, а за московским посольством остановки не будет…

…Придерживая полы тулупа, дьяк Абрам бежал через весь город. Запыхался. Не отдышавшись, ввалился к Власьеву. Тот отогревался в валенках и меховой шубе.

— Мнишеки в Сандомир отъезжают! — едва переступив порог, закричал дьяк.

— Врешь! — всполошился Власьев.

— Истинный Бог, сам лицезрел.

— Ах, сучьи дети, ах, воры! — засуетился великий секретарь и казначей. — Ведь чуяла моя душа воеводову хитрость, однако же не думал. Вели, дьяк, возок заложить, живо!

К Мнишекам Власьев успел в самый раз, когда те уже мостились в карету. Московскому послу хоть и тяжело, одет не по-летнему, выпрыгнул из возка, закричал:

— Пан воевода, пани Марина, нам в Москву пора, разве не так?

Мнишек отмахнулся от Власьева:

— Але пан Афанасий не ведает, что в Москву ехать с пустым кошелем нельзя? Если царь Димитрий желает видеть невесту, пусть шлет злотые!

И, повернувшись к Власьеву спиной, полез в карету.

* * *

На Большой Полянке в сутки вырос снежный городок с бойницами и башнями, стены в рост человеческий.

Делали городок по оттепели, да еще водой облили, а мороз свое довершил, заковал стены звонким льдом.

Мастерили крепость по указу государя всей Стрелецкой слободой. Отрепьев назначил на Крещение потешный бой, и в нем стрельцам надлежало городок оборонять, а иноземным полкам приступ иметь. Биться не оружьем, а снежками.

На бой поглазеть заявилась вся Москва. Забава редкая, в моровые и голодные лета забыли веселье.

День солнечный, искрящийся, люто мороз забирает. Деревья в густом инее, заиндевелые медные колокола и пушки на кремлевской стене, коснись рукой, кожа прилипнет. Под ногами снег скрипит, рассыпается, благо снежки загодя налепили.

Над стрельцами в городке поставлен Шерефединов. Из сотников да в полковые головы! Чать, достоин — царя Федора задушил.

Немцев и шляхту привел Отрепьев с Басмановым. Под Григорием конь норовистый, дорогой подарок. Теперь князь Василий Шуйский на видном месте с другими боярами стоит. Увидел коня — душа заболела. А Отрепьев на потешную крепость Басманову указал:

— Вот так когда-нибудь в Азов стяг принесем!

Погладил коня по холке. Басманов сказал:

— Азов, государь, крепок, и взять его не просто. Не мне рассказывать, государь, какое у султана воинство, ты и без меня знаешь. А наши боярские дружины — горе луковое.

Гетман Дворжицкий спешился, утерся рукавицей. Усы заиндевели, мороз за щеки щиплет. Паны вельможные и немцы недовольны варварской затеей царя.