Лжедмитрий I

Бояре в удивлении: такое еще не случалось, чтобы в палате Грановитой русский царь с иноземцами на чужом языке лопотал! Позор! Зашушукались, но Отрепьев так зыркнул по боярам, что они враз осеклись.

— По доброму ли здравию доехали вы к нам, послы владыки церкви латинской? — спросил Отрепьев.

— Благодарение пресвятой деве! — Епископ Александр взял с подноса грамоту, протянул великому дворецкому. Голицын принял, развернул, отдал толмачу.

— Чти государю, о чем папа уведомляет.

Отрепьев поднял руку.

— Не надобно, дай, сам погляжу.

Развернул свиток, прочитал, улыбнулся.

— Папа шлет нам свое благословение, — сказал громко, — и о защите христиан печется. Так мы своей царской властью тоже хотим союза с императором Рудольфом, дабы вместе воевать неверных турок. А о том отпишите папе.

Напрасно ждал епископ Александр, что скажет царь относительно тех строк, где папа выражал надежду на унию между православной и католической церковью, подобно той, какая существует в Польше и Литве. Но московский царь об ином говорил. Сослался на Божью милость к нему, государю, спросил, кто из посольских людей епископа отправится в Рим, и сказал, что он рад будет послать в Ватикан папе грамоту.

Долго вел речь Отрепьев, иезуиты слушали и удивлялись, до чего же велеречив русский царь.

Замолк Отрепьев, а великий дворецкий уже голос подал:

— Званы послы папские к государеву столу на трапезу.

Откланялись иезуиты, покинули Грановитую палату. Бояре по лавкам заелозили, зашушукались. Сейчас царь их на обед покличет. Но Отрепьев жестом остановил их:

— Сидите! — Нахмурился. — Зрите, бояре, каковы послы римские? Они, поди, хоть и неделю у нас, а все вынюхали, высмотрели, каковы непорядки наши да где у нас неустройство… Им это на радость. Мыслю я, приговорили мы на думе, за каким боярином аль дворянином надлежит жить холопам, и то на пользу государству нашему, холопскому воровству конец наступит. А на тех воров, какие еще по лесам гуляют, стрельцов вдвойне, втройне напустим. Виновников казнить будем, доколь не усмирим и покой на Руси не наступит. Чтоб не холоп на боярина страх наводил, а холоп у боярина в ногах ползал.

Бояре довольны, головами покачивают. Отрепьев прищурился, в глазах смешинки заиграли.

— Ан, однако, не только об этом желаю сказать. Иные государства Русь опередили, и в сием не наша вина, а беда. Мы ордынский удар на себя взяли и триста лет то иго терпели, покуда не скинули. Нынче нет ордынцев, а многие бояре судят: «Ига нет — и все ладно». Такому боярину что: пузо набил и на перину, под бок к боярыне. А когда до грамоты аль до службы, так он слезу роняет, умом-де не выдался…

Мало грамоты на Руси, бояре. Не оттого ль вы тугодумы? Гости русские и иноземные мало торгу ведут, а от торга, известно, земли богатеют. Мастеровые наши по старинке рукомеслят. Им бы, как в иных странах, единяться, а они наперед не глядят…

Стыдно, бояре. На думе надобно ум прикладывать да соображать резвей! А к иноземцу терпимей быть, неприязнь свою при себе держать, глядишь, чего бы и переняли. Спесивы вы, бояре, больно. Слышите, чего хочу от вас?..

Ну да ладно, на сегодня довольно. Обед стынет, да и наговорил я вам много, опасаюсь, сразу всего не осилите…

* * *

Бояре из палаты, а Отрепьев Басманову знак подал: «Задержись».

Вышли вместе. По сонным, тихим хоромам мели полами кафтанов впереди самозванец, за ним Басманов.

— Мыслишь, чего от нас папа ждет? — Отрепьев потер ладонью бритую щеку, глянул на него через плечо.

Басманов шагнул наперед, толкнул кованную железом двухстворчатую дверь, пропустил Отрепьева. Чуть пригнувшись под полукружием притолоки, прошел следом. Сказал:

— Кому не ясно? Иезуиты нас на унию склоняют, хотят через латинскую веру к своим рукам прибрать.

— О, латиняне цепки! Однако то, что ты говариваешь, лишь половина. Как-то сказывал я Филарету, что папа и Сигизмунд спят и видят, когда мы Оттоманскую Порту воевать почнем. Вишь, латиняне турок сами не одолеют, на нас полагаются. Вот и ныне папа Павел в грамоте своей пишет: «Таврида — гнездо злодейское, сколько бед творит она Руси и Польше. Таврида — крыло и рука правая султана в войне с императором Рудольфом…» Ха, поучать нас взялись. Иль мы сами этого не знаем?

Басманов кашлянул в кулак.

— Мы разве против повоевать турок, а перво-наперво крымчаков, Тавридой овладеть? — снова сказал Отрепьев. — Но не настал наш час. Не готовы мы еще к этой войне.

Отрепьев остановился, приложил палец к подбородку, подумал, потом глянул Басманову в глаза.

— Нам бы, Петр, какую ни на есть победу. Ась? — И хитро подмигнул. — Латинянам на утеху.

— Сыщем ее, государь, — рассмеялся Басманов.

— Гляди, дознаются иезуиты…

— Латиняне хитры, государь, да и мы не лыком шиты, — ответил Басманов.

— У них по всему свету глаза и уши, — засомневался Отрепьев. — Как бы посмешища не получилось!

— У Руси, государь, такие рубежи имеются, куда иезуитам вовек не добраться. А что до слуха касаемо, так не от нас, государь, он пойдет, а от гостей персидских.

— Сигизмунд никак в толк не возьмет, что Русь уже не Великое княжество Московское, а царство, — посетовал Отрепьев.