— И зачем тебе, Питер, становиться русским царем? — не стараясь скрыть злой насмешки, спрашивал Макс. — Негодное ты дело затеял, полное опасностей. Куда лучше быть королем в трагедиях. О, будь актером, Питер! Я вижу в тебе непревзойденного короля Лира — такой же полоумный, как ты!
А Петр, хоть и понимал, о чем говорит ему Макс, отвечал студенту лишь улыбкой да дружелюбным кивком головы.
Однажды, покинув одну деревню, где Петр, уже почувствовавший вкус к ремеслу актера, играл «русского царя» так ярко и убедительно, что крестьяне буквально наполнили его карманы серебром и медью, они уже вышли на дорогу, как вдруг в стороне от неё увидели то, что заставило их остановиться. Молодая девушка с петлей на худенькой шее, сидя на суку огромной липы, привязывала к нему другой конец веревки. Смотреть на то, как девушка через несколько секунд закачается на ветке, ни Макс, ни Петр, ни Фридрих не желали, а поэтому помчались поскорее к липе и, оказавшись рядом с ней, Макс прокричал:
— Девчонка, неужели ты настолько дура, что решила отдать свою красоту могильным червям? Лучше уж отдай её нам — сумеешь неплохо заработать! Давай слезай — все равно мы не дадим тебе повиснуть, отрежем твою веревку!
Девушка, немного поразмышляв, с горестным видом спрыгнула с дерева на землю и тут же зарыдала. Сотрясаясь всем телом, рыдала долго, а наплакавшись, заговорила:
— Вы уйдете, а я все равно повешусь, потому что не хочу, чтобы наш управляющий пользовался мною по праву первой ночи!
Макс присвистнул:
— Тю-ю! Неужто в нашей славной Пруссии ещё бытует древнее «юс примэ ноктис»?
— А это что ещё такое? — недоуменно пожал плечами Фридрих.
— Ну, ты, медикус, не знаешь? Это — древнее господское право переспать с невестой прежде, чем её коснется сам жених. Впрочем, её господин мог передать это право и управляющему. Ей-богу, я и не знал, что этот обычай сохранился.
Девушка, в воображении снова пережив позор, грозивший её чести, заплакала. Размазывая слезы по щекам, она говорила:
— Да, в нашей округе сохранился, но крестьяне откупали невест за деньги. Но наш управляющий, господин Мейер, отказался взять деньги, и сегодня он ждет меня в своей спальне!
И опять девица затряслась в рыданиях, но Макс рассмеялся и сказал:
— Ну и чего же ты плачешь, дура? Пойди да и отдай ему свою драгоценность! Эка безделка! Зато деньги сохранишь — нарядов потом себе купишь. Или нет — отдай свою невинность мне, тогда идти на ночь к управляющему тебе уже будет совсем не обидно. Представляю, как он удивится, не найдя у тебя девичьего сокровища!
И Макс вместе с Фрицем так дружно заржали, что девушка перестала плакать и невольно улыбнулась. Но Петр не смеялся. Слушая разговор, он скрипел зубами, то и дело сжимая кулаки, и желваки гуляли под натянутой кожей на его широких скулах.
— Как тебя зовут? — вдруг спросил он у девушки, дрожа от ярости.
— Эльза, — тихо молвила девица, с удивлением взирая на великана, который вдруг схватил её за руку и потащил на дорогу.
— Пойдем, Эльза, пойдем! — говорил он по-немецки, даже не глядя на упирающуюся, испугавшуюся девушку. — Ты отведешь меня к своему управляющему, и я прикажу ему не делать с тобой того, что он задумал! Если он откажет мне, то очень пожалеет об этом!
Уверенность великана и его сила придали уверенности и Эльзе, и она уже покорно шла, не вырывая своей руки из его огромной ладони. Прошли деревню. Крестьяне провожали «русского царя» и их «Эльзочку» недоумевающими взглядами, не понимая, куда ведет её бродячий актер, которого они совсем недавно так щедро одарили деньгами. Вскоре показался богатый дом управляющего под высокой черепичной крышей, и тут Петра нагнали Макс и Фридрих.
— Питер, Питер, что ты делаешь? — схватил его Макс за плечо. — Ты разве не знаешь, что власть управляющего в деревне всесильна, как власть великого курфюрста в Пруссии? Хочешь, чтобы он тебя повесил?
Но Петр, которым владела одна лишь идея — избавить Эльзу от насилия, сбросил руку Макса.
— Пусти! — зарычал он. — Я — русский царь!
И направился ко входу в дом, но Эльза запротестовала:
— Ах, не надо, отпустите меня! Если господин Мейер узнает о том, что я вам на него нажаловалась, то лишит урожая наш дом. Вы мне не поможете ничем!
Но Петр, словно и не думая об Эльзе, а стремясь наказать негодяя, схватился за тяжелое кольцо, что висело на дубовой, обитой коваными полосами двери, и заколотил им бешено и нетерпеливо. Скоро отворилось окошечко, показалось лицо привратника, спросившего, кто смеет беспокоить господина управляющего, и Петр, наклоняясь к самому окошку, прокричал:
— Открой! Я — русский царь!
Привратник, исполнительный и не привыкший думать, повиновался прежде, чем в его немецкой, аккуратно устроенной голове родилась мысль о том, что русский царь в их деревне появиться никак не может. Дверь отворилась, и ворвавшийся в сени Петр, схватив привратника за ворот, грозно спросил:
— Где твой господин?
— Там, наверху, — прошептал полуживой от страха прислужник.