Лже-Нерон

   За  Варроном  следовал  большой  обоз.  За  последнее  время   сенатор, поскольку это было возможно, распродал свои владения  на  римско-сирийской территории и все, что мог, переслал за границу. Теперь он увозил  с  собой остатки своего имущества. Сам он с Марцией  и  немногочисленной  свитой  с большой поспешностью ехал впереди. Вскоре они прибыли в Апамею,  последний пункт  на  рубеже  римских  владений.  Переехали  через  Евфратский  мост, взобрались  на  низкий  холм,  гребень   которого   служил   границей,   и остановились на этом холме, уже за пределами римской территории.

   Здесь, наверху, на границе, Варрон дождался своего обоза. Он  остановил коня, когда обоз переезжал через мост. У ног его извивалась  желтая  река; медленно проходил огромный поезд - люди, животные, повозки с кладью.

   Итак, этот маленький холм, задумчиво сказал себе Варрон, одна из вершин его жизни. Он многое оставил на  римской  территории  -  виллы,  поместья, людей, коней, вещи, деньги. Там ценностей на добрых  пятнадцать  миллионов сестерций, в две с половиной тысячи раз  больше,  чем  сумма  пресловутого налога. И не только это оставалось на другом берегу. Он оставил  там  весь западный мир, все римское, что было в нем, Варроне, римскую цивилизацию  и греческое образование.

   Но Варрон ни о чем не жалел. Его обращение  к  Цейону,  его  вторичное, настойчивое предложение - это  была  уже  последняя  уступка,  которую  он сделал разуму. То, что Цейон не уступил,  было  указанием  судьбы.  Теперь Варрон перешел мост, теперь он с головой бросается в игру.

   На этом маленьком холме, возле Апамеи, он задержался,  глядя,  как  его люди и вещи покидают римскую территорию. Ларец с  документами  он  взял  с собой. Он остановил носильщика, достал расписку. На оборотной  стороне,  в графе  "убыток"  он  вписал:  "Пятнадцать  миллионов  сестерций  и   целая цивилизация".

   Он проделал недолгий путь в Эдессу в  хорошем  настроении,  чувствуя  в себе кипучую энергию. Куда он ни приезжал, повсюду сбегались  люди,  бурно его приветствуя. То обстоятельство, что в храме Тараты скрывался  человек, которого большинство населения считало императором Нероном,  повергло  всю область в нетерпеливое и смутное ожидание грядущих великих событий.  Когда Варрон вступил в Эдессу, его  встретили,  как  долгожданного  владыку.  На улицах густыми толпами стояли люди, сирийцы, персы, арабы, евреи, греки, и с ликованием его приветствовали, как будто сам император  Нерон  прибыл  в любимый город Эдессу.

   Варрон хорошо знал изменчивость  Востока  и  не  переоценивал  значения этого приема. Он знал, что впереди еще длинный, трудный путь. Прежде всего надо было привлечь на свою сторону царя Маллука  и  Шарбиля.  Он  знал  их обоих; они хитры и упрямы и, несомненно, заставят дорого заплатить за свою помощь. Он был убежден, что царь и верховный жрец так же нетерпеливо ждали этой встречи, как и он. Тем не менее царь Маллук  только  спустя  три  дня пригласил его в свой дворец.

   Началась одна из тех медлительных,  бесконечных  бесед,  которые  любил царь и которые так портили нервы людям Запада. Однотонно журчал фонтан,  и уже дважды слуга откидывал висевший у входа  ковер  и  выкликал  время,  а собеседники все еще не подошли к тому, что так заполняло их умы.

   Наконец Варрон начал:

   - Когда в последний раз я удостоился явиться перед очи эдесского  царя, мы говорили об одном человеке, который заявил большую претензию. Тогда ты, верховный жрец, Шарбиль, сказал: "Если Рим  выскажется  за  Пакора  против нашего Артабана, то для Эдессы  будет  большой  радостью,  если  император Нерон окажется в живых". И вот Рим высказался за Пакора.

   Так как оба собеседника молчали, он прибавил:

   - В Антиохии сложилось такое впечатление, что и  вы  уже  тем  временем зашли очень далеко. - Он хотел намекнуть обоим, что они уже связаны.

    Но царь Маллук тихо повернул к человеку  Запада  свое  смуглое  лицо  с выпуклыми глазами.

   - Значит, - возразил он, - в Антиохии неглубоко проникли в смысл  наших слов. Путешествие из Эдессы в Антиохию - прогулка на целый день, да и то в хорошую погоду и для хорошего гонца. Может случиться,  что  за  то  время, пока путешествуешь из Эдессы в Антиохию, положение изменится.

   Шарбиль дал более точное истолкование словам царя:

   - Мы были далеки от того, чтобы окончательно принять решение. Кто знает богов Востока, тот должен понять, что  верховный  жрец  богини  Тараты  не может покинуть ее пруда в то время, когда священные рыбы мечут икру.

   И, полный достойного неодобрения, он пояснил:

   - Богине Тарате безразлично, кто именно ищет убежища в  ее  храме.  Она простирает над ним свою руку, будь это горшечник  Теренций  или  император Нерон. Мы не спрашивали, кто этот человек, мы этого не знаем.  Именно  ты, Варрон - ведь ты был настоящим другом императора Нерона, - можешь нам  это сказать.

   - Серьезно ли вы желаете, - нащупывал почву Варрон, - знать,  кто  этот человек?

   - Наше желание, - возразил Шарбиль,  -  знать,  какого  ты,  о  Варрон, мнения об этом человеке.

   Варрон сказал: