Лже-Нерон

   Все ждали, что вместе с Нероном придет  процветание,  изобилие,  ждали, что, когда страна избавится от римских пошлин  и  налогов,  каждому  будет пирог вместо  хлеба,  вино  вместо  воды.  Но  никаких  пирогов  не  было, напротив, даже хлеба стало не хватать, а в вино приходилось подливать  все больше воды. Конечно, тот, кто непосредственно имел дело с Нероном  и  его приближенными, тот жирел, у того прибавлялось денег и  спеси.  Таких  было немало: его чиновники и поставщики, его солдаты и полиция, те, кто  строил для него и его приближенных замки, дома и дороги, те, кто шил мундиры  для его армии и ковал для нее оружие. Немало их было, не меньше, чем  один  из десяти. Но пирог и жаркое, которые они ели,  которые  ел  каждый  десятый, были вырваны изо рта у других, у девяти из десятка.

   Ропот недовольных не умолкал. Мрачные пророчества  Иоанна  из  Патмоса, святого  актера,  который  по-прежнему  скрывался  в  пустыне,  все  более тревожили массу. Теперь уже никто не хотел  верить,  что  Апамею  затопили действительно христиане.  Отъезд  Клавдии  Акты,  любимицы  народа,  также возбуждал сомнения насчет Нерона. Люди, ограбленные Кнопсом и Требоном или как-нибудь иначе обойденные, униженные, ненавидели и  сеяли  ненависть.  У убитых были друзья и сторонники, которые не забывали и не молчали.    К тому же начались нескончаемые трения между  офицерами  и  чиновниками Требона и туземными сановниками и военными. С давних пор  римские  офицеры смотрели сверху вниз  на  своих  восточных  товарищей,  восточные  солдаты назывались   "вспомогательными   войсками";   римляне    и    теперь    со снисходительным пренебрежением относились к туземным генералам.  Филипп  и Маллук возмущались манией  величия  Нерона,  произволом  и  наглостью  его приближенных. Ведь в  конечном  счете  именно  они  дали  власть  римскому императору  и  помогали  ему  держаться  на  поверхности.  Они  с   гневом убеждались,  что  потеряли  всякую  власть  над  обманщиками,  дураками  и разбойниками, которых они вынуждены были призвать  на  помощь  для  охраны своего суверенитета и своих  старых  владений.  Поддерживая  Нерона  перед внешним миром, они внутри вели медленную, подспудную,  подлинно  восточную войну против Нерона, войну на  истощение.  Варрон  старался  по  мере  сил сгладить противоречия; но это плохо удавалось ему, вражда между восточными офицерами и западными чиновниками продолжала возрастать.

   Нерон Теренций не хотел замечать всех  этих  трудностей.  Он  опьянялся звучанием слов "империя, власть, армия, народ, Восток"; но,  по  существу, вопросы политики и хозяйства были ему безразличны и интересовали его  лишь постольку, поскольку служили предлогом для звонкой риторики. Императорская власть, роль  предводителя  означали  для  него  блеск,  стечение  народа, парады, возведение построек, празднества, "ореол" и прежде всего  -  речи, речи. Когда же дело касалось политических  и  экономических  вопросов,  он снисходительно кивал  головой  и  укрывался  за  броней  своего  "царского величия" в убеждении, что если бы  ему  действительно  угрожали  серьезные трудности, то его внутренний голос подсказал бы ему правильный путь.

   Серьезно он относился только к одному: к охране  своего  императорского величия. Он возобновил и  усилил  законы  против  оскорбления  величества, упраздненные Флавиями.  Его  сенат  вынужден  был  судить  за  этого  рода преступления с  такой  строгостью,  как,  бывало,  во  времена  Тиберия  и Калигулы. Были изданы суровые декреты. Никто, кроме  императора,  не  смел пользоваться смарагдом, чтобы лучше видеть.  Запрещено  было  браниться  и рыгать  перед  изображением  императора.  Малейшая  провинность   в   этом отношении, даже нечаянная, каралась. Доносы процветали.

   За оскорбление величества,  в  конце  концов  был  осужден  и  ковровый фабрикант Ниттайи. Он давал много денег на  спортивные  цели,  устроил  на своей вилле тот красивый двор для игр, где в свое время встречались иногда Варрон и полковник Фронтон, покровительствовал искусству. Но однажды он не к  месту  проявил  бережливость:  из-за  превышения  первоначальной  сметы отказался взять на фабрике на Красной улице заказанную  им  статую  Митры. Теперь против него  было  выдвинуто  обвинение:  он  будто  бы,  собираясь отправлять естественную нужду, не снимал с пальца перстня, в который  была вделана камея с изображением головы Нерона. Сенат присудил его  к  ссылке. Император удовольствовался тем, что конфисковал  его  имущество.  Нерон  и Кнопс посмеивались. Теперь торговец коврами Ниттайи уже не мог  притеснять честных горшечников в тех случаях, когда заказ не  укладывался  в  скудную сумму, которой он предполагал отделаться.