Лыжная прогулка (СИ)

Помаленьку начали протискиваться звуки, и я проснулся, чрезвычайно обрадованный прервавшимся кошмаром, где, как и раньше, ничего нельзя было разобрать. Больница. Это моментально понятно по капельнице около моей кровати, которая, между прочим, имела функцию регулировки угла наклона, чем впоследствии я не раз баловался, и по прозрачной трубке, отходившей от неё и заканчивающейся длинной иглой, вставленной мне в предплечье. Слева широкое окно выдавалось куда-то на улицу, причём довольно спокойную, ни единого звука не прорывалась сквозь него. По истине гробовая тишина. Подле моего ложа стоят два стула, сразу допёр, для кого они. Тем более, на одном висит мамина сумка, вечно расстёгнутая, за что отец часто ругал её, так как украсть из такой проще простого.

В палате никого, наверное, отошли по делам мои сиделки. Нога чешется жутко, этот зуд напомнил мне летний день, когда меня укусил большущий овод. Вот была мука! Две ночи силился, чтобы не сорваться и не расчесать до крови. В конце концов сорвался, о чём потом пожалел...

Так, хлопая ресницами и изучая обстановку, и провёл минут десять. Затем в комнату вернулись родители. Мать расцеловала, когда увидела, а отец по-мужски улыбнулся. Самые разнообразные вопросы посыпались, точно при выгрузке гравия из кузова грузовой машины. Отвечал плавно, будучи одурманенный лекарствами. Выяснилось, что спал я всего ночь, несмотря на мучительно продолжительные сны.

Расспрашивали меня долго, я рассказывал всё, что знал и чём догадывался. Мне внимали с неподдельным интересом. После вопросы задавал я. Но чётких ответов так и получил, оказалось, что о событиях, произошедших там, на поляне, родители не особо осведомлены. Отец, конечно, встретился с Александром Тимофеевичем, но тот очень смутно и как-то несвязно рассказал о нашем вызволении. А в частности о том, что дорогу, ведущую к поляне, завалили снегом, вернее, завалил её, скорей всего, Филинов, чтобы нас не нашли вовсе. Если бы не Питонов, то сидеть нам в яме, поливаемые грязной водой, и сидеть, пока дубу не дадим... Далее последовал рассказ о прорыве в древнее поселение. Но вот получилось оно не столь фееричным. Хватило одного оглушающего выстрела, для того чтобы даже вождь упал на колени в смирении и повиновении. Подумал, наверное, что это гнев богов. А против Бога не попрёшь. Потом меня с Сашкой без труда отыскали в конце импровизированной деревни за шалашиками и в скором порядке доставили в больницу. Вот и весь рассказ. Информация слово в слово дошла до матери, и теперь и она в курсе всего, и можно не беспокоиться.

Только я кончил свои расспросы, как отец сообщил, что после моей выписки, которая случится буквально на днях, надо будет дать показания в полиции. Мать, конечно, запротестовала насчёт "на днях". "Какие показания? Зачем?" - подумал я. В полицию идти не хотелось, но выбора нет, раз отец так строго говорит об этом.

Чуть погодя, я позвонил Сашке. Он сказал, что ответит на интересующие меня вопросы при личной встрече (опять из себя серьёзного сорокалетнего мужика строит). Серёга на мои звонки не отвечал, и я со стопроцентной возможностью предполагал почему. На тумбочке нашёл книги, оставленные мною в корпусе, видимо, Жирнев отдал... Кстати, а что с Жирневым? Я спросил отца, но он не в курсе. Так я и коротал время, совсем как до этой самой поездки на лыжную базу.

Пролежал я в весьма комфортабельной палате четыре дня (мать упросила), чему был крайне удивлён, учитывая небольшие доходы родителей. Я заволновался ещё больше после этих мыслей. Обнаружили надрыв мышцы и легко лечащуюся колотую рану, нанесённую, видимо, обломком лыжной палки. Попосещал реабилитационные процедуры, хорошо помогающие в таких вещах. Под конец пребывания в больнице надрыв почти целиком зарос, а рана, нанесённая ножом вождя, интенсивно рубцевалась.

Как бы то ни было, наступил заветный день дачи показаний. Поехали вместе с отцом на автобусе. Ехали долго, где-то минут сорок. Я малость поспал, так как вызвали на девять часов, в больнице я привык спать до обеда, пропуская завтрак. Подошли к старому серому зданию, где и располагался следственный комитет (отец просто упростил для меня это отдалённо понятное слово до "полиция", а сейчас я уже сам прочитал название на табличке и стало страшнее и волнительнее прежнего), и как-то несмело зашли вовнутрь. Кругом шныряли высоченные мужики в костюмах с грозными и замотанными тяжёлой и неблагодарной работой лицами, однако чисто выбритые и причёсанные, будто на праздник официальный какой. Подошли к окошку, где принимают направления, и там указали, куда нам, собственно, идти. Ковыляя, я добрался до лифта, и мы поднялись на третий этаж. Дверь лифта отворилась. На железных соединённых меж собой стульях сидел Александр Тимофеевич с Сашкой и Мария Ивановна с Серёгой.

- О! Какого я вижу! Здорово! - громко сказал отец.

- Привет, привет, я так понимаю, вы здесь потому же, что и мы? - Александр Тимофеевич кивнул на сидящих за ним.

- А как же!

- Тогда садитесь напротив, скоро вызовут.

- Здравствуйте, - справился я.