Лужок черного лебедя

Дэвид Митчелл Лужок черного лебедя

Глава 1. Январь

Чтоб ноги твоей в моем кабинете не было. Это правило отца. Но телефон звонил уже двадцать пять раз. Нормальный человек сдался бы после десяти или одиннадцати гудков, если только это не дело жизни и смерти. У отца есть автоответчик, как у Джеймса Гарнера в «Деле Рокфорда», с большими бобинами и пленкой. Но с недавнего времени он перестал им пользоваться. Телефон звонит в тридцатый раз. Джулия не слышит его — она наверху, слушает песню группы Human League «Don't you want me?», выкрутив громкость на максимум. Сороковой раз. Мама тоже не слышит — она пылесосит, и еще стиральная машина работает на всю катушку. Пятидесятый раз. Нет, ну это уже ненормально. Что если отец попал под колеса Джаггернаута на трассе М5, и его тело изуродовано и опалено так сильно, что целой осталась лишь бумажка с номером телефона в кабинете? Тогда мы упустим наш последний шанс увидеть обугленного отца в реанимации.

Ну и, в общем, я вошел, вспоминая историю о невесте Синей Бороды, вошедшей в его комнату, несмотря на запрет (хотя, конечно, Борода-то ведь этого и ждал). Кабинет отца пах деньгами — смесь запахов бумаги и металла. Жалюзи закрыты, и казалось, что сейчас уже вечер, а не десять утра. На стене — часы, большие и серьезные, точь-в-точь такие же висят на стенах в школе. Еще я вижу фото — отец жмет руку Крейгу Солту в тот день, когда его, отца, повысили — он стал региональным директором Гренландии (супермаркета «Гренландия», а не страны). На столе у отца стоит дорогущий IBM, рядом — телефон, красный, словно для экстренной связи с президентом, и вместо диска набора номера у него кнопки.

И, в общем, я сделал глубокий вдох, взял трубку и сказал наш номер. Уж номер-то наш я могу сказать, не заикаясь. Обычно.

Никто не ответил мне.

— Алло? — сказал я. — Алло?

В трубке — странный звук. Звонивший резко вдохнул, словно порезался бумагой

— Вы меня слышите?

На заднем плане — музыка из «Улицы Сезам».

Я вспомнил один детский фильм, где случилось нечто подобное.

— Если вы меня слышите, щелкните пальцем по трубке.

Никто не щелкнул, «Улица Сезам» продолжалась.

— Вы, наверно, ошиблись номером, — сказал я.

Я услышал, как заплакал ребенок, и трубку повесили.

Когда люди слушают — они издают особый, слушающий, звук.

Я слышал его, а он слышал меня.

Поскольку я и так уже нарушил главный запрет отца, перешагнув порог кабинета, то беспокоиться о дальнейшем не было смысла — самое худшее сделано. Так что я решил осмотреться: выглянул в окно сквозь острые как лезвия створки жалюзи — и посмотрел вдаль поверх приходской земли, поверх деревьев и полей, в сторону Малверн Хиллс. Бледное утро, промерзшее небо, холмы, покрытые коркой инея, но снег сухой и рассыпчатый — худший вид снега, таким в снежки не поиграешь. Отцовское вращающееся кресло похоже на сиденье зенитной пушки. Я уселся в него и начал обстреливать русские МИГи, заполонившие небо над Малверн Хиллс. Скоро десятки тысяч людей между нашей деревней и Кардиффом были обязаны мне своими жизнями. Глиб был завален обломками фюзеляжа и опаленными крыльями вражеских истребителей. Пилоты МИГов пытались катапультироваться и сбежать, но я обезвредил их с помощью дротиков с транквилизатором. Потом подоспела пехота, и их взяли в плен. Я отказался от всех медалей. «Спасибо, право не стоит», сказал я Маргарет Тетчер и Рональду Рейгану, когда мама пригласила их войти, «Я всего лишь делал свою работу».

У отца на столе большая точилка для карандашей. Карандаши после встречи с ней становятся такими острыми, что вполне могут сойти за оружие. Карандаши класса «Н» самые острые, отец любит их больше всего, но я предпочитаю 2В.

Позвонили в дверь. Я закрыл жалюзи и огляделся, чтоб убедиться — не оставил ли следов. Потом выскользнул из кабинета и спустился вниз, посмотреть кто пришел. Последние шесть ступенек я преодолел одним смертельным прыжком.

Морон, как всегда растрепанный. Пушок на его верхней губе скоро превратится в щетину.

— Угадай, что произошло?

— Что?

— Знаешь озеро в лесу?

— И что с ним?

— Оно, — Морон убедился, что нас не подслушивают, — оно промерзло до дна. Половина ребят из деревни уже там, прямо сейчас. Ты идешь или как?

— Джейсон! — мама вышла из кухни. — Ты впускаешь холод! Или пригласи Дина войти — здравствуй, Дин — или закрой дверь.

— Эм… мам, я пойду погуляю чуть-чуть?

— Куда?

— Да так, подышу свежим воздухом.

Это была стратегическая ошибка.

— Что это ты замышляешь?

Я хотел сказать «ничего», но Палач не дал мне.

— Чего сразу «замышляю»?

Мне удалось избежать ее пристального взгляда, пока я надевал шерстяное пальто.

— Скажи, твоя черная куртка как-то оскорбила тебя? Почему ты не носишь ее, что с ней не так?

Я все еще не мог сказать «ничего». (Правда в том, что черный цвет носят только самые крутые, а я не из их числа. Взрослым этого не понять.).

— Это пальто немного теплее, вот и все. Там ведь дубняк на улице.