— Эй! — встрял Хукер. — Может, забудем на минуту о колене? Мы здесь, вроде как, вляпались в неприятности, и нужно, чтобы ты ответил на кое-какие вопросы.
— Не стану я ни на что отвечать. Можете хоть яйца мне отрезать, я ни словечка не пророню.
— Отличная мысль, — обратилась я к Хукеру. — Мне прежде никогда не доводилось отрезать кому-то яйца. Должно быть, это весело.
— Грязновато, — отозвался Хукер. — Много крови.
— А давай так: подвесим его вверх тормашками, дождемся, пока вся кровь прильет к голове, а уж потом отрежем яйца.
Хукер ухмыльнулся.
— Это может сработать.
Со стоном Родригес зажал голову между ног.
— Кажется, ему нехорошо, — заметила я.
— Может, стоит дать ему шанс, — предложил Хукер. — Наверно, не такой уж он гад. Просто делает свою работу.
— Ты слишком мягкотелый.
— Пытаюсь быть справедливым.
Я слегка качнула фонарем, который все еще держала в руке.
— Можем мы, по крайней мере, вышибить из него дерьмо?
— Знаю, таков был первоначальный план, — возразил Хукер, — но, может, стоит дать ему возможность спасти свою задницу. Готов поспорить, он мог бы рассказать нам кое-что интересное.
Мы оба посмотрели вниз на Родригеса.
— Дерьмо, — выругался тот. — Да вы меня на пушку берете.
— Ага, — согласилась я. — Но это не значит, что мы не заставим тебя корчиться от боли, если откажешься сотрудничать.
— А если не откажусь?
— Тогда больно не будет, — заверил Хукер.
— Что вы хотите узнать?
— Меня интересует Оскар Уэво.
— Он был не таким уж классным парнем. И теперь он мертв, — ответил Родригес.
— Я хочу знать, как он умер.
— Несчастный случай.
Я направила фонарь прямо на Родригеса, заставив его щуриться от света.
— У него посреди лба была огромная дырка, — ответила я. — Какой уж тут несчастный случай.
— Ладно, несчастный случай отпадает. Тогда счастливая случайность. Как-то раз Оскар сцепился не на шутку с Рэем. Уж не знаю, из-за чего, но Рэй здорово взбесился и решил избавиться от Оскара. Так что за дело взялись мы с Люккой. Да вот только у Оскара собственные громилы, и у нас ну никак не получалось убрать Оскара деликатно, если вы понимаете, о чем я. Пару дней мы его пасли, и уж было решили, что ничего нам не обломится, как удача свалилась нам прямо в руки.
В Саут-Бич у Оскара имелась милашка. Он улизнул из отеля в Брикеле и провел ночь с этой девицей, оттуда Оскара должен был забрать его человек, Мэнни, и засветло отвезти домой. Мэнни высадил бы его в паре кварталов от отеля, ну, чтобы все выглядело так, будто Оскар возвращается с пробежки. Из-за развода ему пришлось вести себя тише воды, ниже травы. Вот он и подумал, что лишние неприятности ему ни к чему. В общем, Мэнни должен был за ним заехать, вот только перед тем слопал каких-то испорченных моллюсков или чего-то в этом роде и не мог даже шнурков завязать, чтобы не кинуться назад в уборную. А нам с Люккой тем временем было велено отправляться за Оскаром. Приезжаем мы, значит, на место, и все выходит лучше некуда. Нам открывает дверь любовница, говорит, что Оскар в ванной, и у него неприятности. Оказалось, он сожрал какую-то фигню, ну, знаете, чтобы не облажаться в койке, а теперь у него член не опускается. Стоял он в чем мать родила в ванной, и из кожи вон лез, чтобы избавиться от стояка. Там мы его и пристрелили.
— Это многое объясняет, — проговорил Хукер.
— Ага, я, признаться, думал, ему это поможет, но даже когда мы его застрелили, болт у него так и остался торчать, — добавил Родригес. — Говорю тебе, я такую фигню никогда не употребляю.
— А что с любовницей?
— Ее мы тоже шлепнули. Досадная необходимость, приходится порой, знаете ли.
— Разводить грязь, — пробормотала я.
— Эй, мы с Люккой профессионалы. Не надо держать нас за дураков. Мы их обоих грохнули в ванной. Там же мраморный пол. Легко чистится. Пришлось, правда, пройтись по швам щеткой, но в целом вышло неплохо.
Мы обсуждали омерзительное двойное убийство, а Родригес говорил таким доверительным тоном, каким, наверное, обычно делятся рецептом любимой лазаньи. И я отвечала ему с энтузиазмом новоиспеченного поваренка. Я одновременно была шокирована и восхищена собой.
— Теперь расскажи о полиэтилене, — обратилась я к Родригесу. — Это еще для чего?