Все это сразу определило место Сенеки при дворе развратного Клавдия, всецело подчинившегося тогда влиянию знаменитой в своем роде Мессалины. Он попал в ряды оппозиции, во главе которой стояла честолюбивая Юлия, добивавшаяся влияния на императора. Не может быть сомнения в том, что Сенека подавал ей мудрые дипломатические советы. Это обстоятельство, а также и вообще его слишком либеральный образ мыслей и острый язык (в своем сочинении “О гневе” Сенека, описывая безобразие гневного человека, списал его портрет с императора Клавдия) заставляли Мессалину искать случая избавиться от опасного философа, тем более что его строгий образ жизни во время его вдовства был ей живым и постоянным укором. При помощи одного из наемных доносчиков, каких было множество в императорском Риме, где донос обратился в ремесло, Мессалина обвинила Сенеку в преступной связи с самой Юлией, и, таким образом, сразу добилась изгнания обоих опасных для нее людей, а впоследствии – даже и смерти своей соперницы. Что Сенека никогда не был любовником Юлии – в этом не может быть сомнения. Если бы эта красивая и умная римлянка искала адюльтера прежде всего, она, вероятно, выбрала бы себе любовника помоложе. Болезненный сорокалетний философ в роли дон жуана или ловеласа кажется чем-то маловероятным, тем более что, по сочинениям Сенеки, относящимся к этому времени, видно, что он сам считает себя просто жертвой интриги. Точно так же думают о нем и ближайшие к нему римские историки – Тацит и Светоний.
ГЛАВА IV
После того, как Сенеке открывалась блестящая административная карьера, очутиться изгнанником, лишенным родных, друзей, с закрытою, как тогда казалось, навсегда дорогой к будущности, было очень тяжело. Надо прибавить к этому, что в Риме Сенека привык к комфорту, граничащему с роскошью; на Корсике с ее нездоровым климатом пришлось подвергаться лишениям. В Риме Сенека вращался в обществе людей высокообразованных и утонченных; на Корсике ему приходилось иметь дело с полудикарями. Достаточно вспомнить, как неутешно оплакивал свое изгнание Овидий, чтобы понять, что ожидало Сенеку. А ведь радости Овидия имели более чувственный характер и потому могли быть легче удовлетворены в Томи, чем духовные радости на Корсике. К тому же судьба не пощадила и сердечных чувств философа. Незадолго перед тем потерявший жену, Сенека всего за несколько недель до ссылки лишился и единственного сына, умершего на руках своей бабушки. Естественно, что даже философская стойкость Сенеки поколебалась, и этот железный человек, встретивший с таким холодным спокойствием смерть в конце своих дней, рассыпался в жалобах, вылившихся в несколько грациозных стихотворений. В одном из них он обращается к месту своего изгнания, Корсике, с такими выражениями относительно себя, какие применялись только к умершим:
В другом стихотворении философ самыми мрачными красками описывает природу Корсики: