Лунный нетопырь

Только тогда мона Сэниа почувствовала полонивший ее холод: тягостные минуты, проведенные на остывшем за ночь камне, превратили ее чуть ли не в ледышку. Солнце уже поднялось довольно высоко, но его лучи не успели согреть ни каменистые уступы Игуаны, круто вздымавшиеся от пуховой кромочки легкого прибоя к облачной шапке сизых сосновых крон, ни само море, безжизненное в непрозрачной молочной голубизне, словно застуженное звуками отцовского голоса.

Какое уж тут купание — скорее бы назад, в неизбывное тепло любимых рук ее Юрга, ее звездного эрла, которые умеют заслонить любую беду…

— Ой! — вскрикнул звездный эрл, пробуждаясь. — Кончай дурачиться, Сэнни! Ты что, превратилась в лягушку?

— П-похоже…

— Да у тебя зуб на зуб не попадает! Елки зеленые, мое твое величество, где это тебя носило?

— Н-на п-просторах мор-рских…

— Нет, с тобой и вправду творится что-то неладное. Давай-ка ноги разотру! Ни свет, ни заря… на море… Погоди, я сейчас тебе нацежу святой водицы тройной перегонки, Ушинька ее отменно на заговорных травках настаивает. Оп! Задержи дыхание… Ну, девочка моя, ты принимаешь, как бывалый космический волк.

Она с трудом высвободила руку и утерла слезы, вступившие после глотка столь нетрадиционного лекарства:

— Сейчас… Сейчас переведу дух и все тебе дословно перескажу.

— Нет уж, на некоторое время девичью исповедь мы отложим — твоим размораживанием я намерен заняться по древнейшей методе…

Процесс размораживания оказался продолжительным и был прерван только настойчивыми требованиями завтрака, доносившимися из детской. Так что воспроизведение диалога с Его Величеством пришлось совместить с кормлением малышей; они слушали не менее внимательно, чем Юрг, принимая слова матери за очередную сказку.

— А я бы им ка-ак дал! — решительно заявил юный принц, когда она закончила.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся отец. — Но лишняя тренировка все-таки не помешает. Надевай-ка свое кимоно и давай на травку, там тебя Ких, наверное, уже дожидается.

— И я камано, и я камано, ия-ия-ия! — отчаянно заверещала Фирюза, скатываясь с принцессиных коленок и своим привычным манером — на четвереньках — припуская за названным братом в неизменном стремлении ни в чем ему не уступать.

— Сорвиголова вырастет, — одобрительно заметил Юрг, — вот погоди, отчаяннее тебя будет.

Мона Сэниа сняла свой аметистовый обруч, который постоянно мешал ей расчесывать непослушные, обманчиво жесткие на вид волосы («Ты у меня львица с гривой», — пошутил как-то восхищенный супруг, и она простила ему неуклюжесть этого комплимента). Юрг очень любил эти минуты, когда ее узкое смуглое лицо с полуопущенными ресницами утрачивало почти постоянную настороженность, и она, молодея сразу на несколько лет, превращалась в замечтавшуюся доверчивую девочку, еще ни разу в жизни никем не обиженную и не обманутую. И, глядя на жену затаив дыхание, он вдруг подумал, что вот такою она никогда сама себя не видела, несмотря на многочисленные зеркала, запретные на Джаспере и потому доставленные в превеликом количестве с Земли.

— Фирюза, Фирюза, — задумчиво пробормотала принцесса, — ведь по нашим законам дальше ее нянчить должны только женские руки. Как быть — ведь Ардинька теперь, наверное, будет всецело занята воспитанием своих племянников.

— Да уж, — ухмыльнулся командор, — наши бравые вояки едва ли сгодятся в гувернантки для благородных девиц. Но ведь и все наше семейство ведет жизнь, которую светской не назовешь, и я очень надеюсь, что это status quo в ближайшем будущем не претерпит кардинальных изменений… Так может, и лучше, что они вырастут не просто братишкой и сестренкой, а боевыми товарищами? Ты не находишь?

Но жена, похоже, этого не находила.

— Нельзя отнимать у нее женственности, дарованной ей самой природой, — возразила она. — Не забывай, что рано или поздно ей придется искать себе жениха, и это, надеюсь, будет не наш сын.

— Я… мне кажется, что об этом как-то рановато…

— Типовое заблуждение всех папаш! — Когда она сердилась, между вьющимися прядками и гребнем начинали проскакивать зеленоватые искры. — Я даже предложила Паянне на некоторое время переселиться к нам, на Игуану.

Паянну?! В няньки? Тебе что, мало было этою долговязого менестреля, от которого ты не знала, как отделаться?

Принцесса резко отбросила гребень и решительно надвинула на лоб свой сверкающий лиловыми самоцветами обруч:

— Ты считаешь, что я недостаточно осмотрительна в выборе воспитателей для наших детей?

— Ох, детка, не заводись. Паянна — милейшая бабка. Только… понимаешь, как бы это сказать… её слишком много. Когда я ее впервые увидал, мне она напомнила ткачиху с поварихой и сватьей бабой Бабарихой в одном лице. — О том, что это лицо вызвало в нем бессознательную неприязнь, он промолчал. — Но если ты уже решила, то когда уважаемая матрона почтит нас своим прибытием?

— Она сказала, что не может оставить старого Рахихорда, и сделала это так, чтобы я поняла: предлагать ей какие-нибудь блага или сокровища бесполезно. Так что, как видишь, на нее можно положиться. Она-то умеет быть верной.