Лунные ночи

Кроме Дарьи в доме сейчас были еще три или четыре женщины. «Должно быть, — догадался Еремин, — те самые, что сопровождали возы сена». Тогда все они были закутаны в шали, одеты в тулупы, с поднятыми воротниками, теперь же сидели в натопленной комнате вокруг стола в чистых, аккуратных кофтах и юбках, с накинутыми на плечи белыми и серыми пуховыми платками, с лицами, блестевшими от крема. Еремина и Александра они встретили, весело переглядываясь и теснясь за столом, освобождая им место. Еремин понял, что попал на женские вечерние посиделки.

В красной крапчатой кофточке, с брошкой на груди, с темными, необычайно подвижными бровями на миловидном лице, Дарья могла сейчас сойти за младшую и притом неизмеримо более приветливую сестру той самой сердитой и грубоватой женщины, которая неделю назад отвечала Еремину на дороге. С раскрасневшимся лицом она хлопотала по дому, расставляя на столе тарелки с угощением: вареную картошку, соленые огурцы и помидоры, творог, горячие, только что снятые с огня пышки. Она пригласила к столу и Еремина с Александром. В ее обращении с Ереминым не было и следа той резкой насмешливости, с которой она отвечала ему тогда на дороге. В ней было даже заметно какое-то смущение, правда веселое и лукавое. И ее тонкие, разлетающиеся в стороны брови все время загадочно трепетали.

Еремин сперва подумал, что эта разница в ее поведении, скорее всего, объясняется различными обстоятельствами их встреч: там, в снегу, Дарья была озабочена делом, замерзла и устала, здесь же она принимала его как гостя. Но вскоре все разъяснилось. Одна из сидевших за столом женщин, самая молодая, державшаяся дичком, поглядывая на Еремина круглым смешливым глазом, все время отворачивала от него лицо и вдруг не выдержала, прыснула, прикрывая рот ладонью.

— Стешка! — укоризненно заметила ей соседка. А у самой карие глаза тоже смеялись, уголки губ вздрагивали. И все женщины, поглядывая на Еремина и друг на друга, пересмеивались.

— Ой, как вспомню, как Черенков у нас лопаты отнимал! — выдавила сквозь смех Стешка. И, пряча лицо за плечо соседки, затряслась в неудержимом приступе смеха.

Еремин видел, что и другие женщины тоже не могут удержать улыбок. Он смотрел на них недоумевающими глазами.

— Вы, товарищ Еремин, тогда нашего Черенкова, должно быть, до смерти напугали! — рассеивая его недоумение, пояснила Дарья. И у нее уголки губ неуловимо подергивались. — Еще не доехали мы с сеном до станицы, видим, бегут навстречу — он, заместитель, зоотехник и другие мужчины, — руками, как мельницы крыльями, машут. Мы забеспокоились, думали, может, какая беда в станице случилась. Добегают и молчком начинают у нас из рук лопаты и вилы рвать. Черенков злой: «Из-за вас, говорит, меня теперь на весь район начнут прорабатывать». Позабирали себе вилы и лопаты, а нас проводили домой.

— Выходит, подействовало? — улыбнулся Еремин.

— Не знаем, надолго ли, — погасив в глазах искорки, вздохнула Дарья. Брови у нее перестали трепетать, лицо стало серьезным и немного печальным. Она сидела, поставив локти на угол стола и поворачивая в пальцах круглую солонку. Ее голова с гладко зачесанными волосами при свете блестела. — Может, это Черенков только на время к нам подобрел? С испугу? Что-то не похоже на него, чтобы он своим разумом до этого дошел. Сейчас-то, Иван… забыла ваше отчество…

— Дмитриевич, — подсказал Еремин.

— Сейчас, Иван Дмитриевич, нам хорошо: всех женщин на женскую работу поставили, а мужчин — на мужскую. Сейчас у меня и спина по ночам не гудит и к детишкам есть время в книжку заглянуть. Вы тогда Черенкову, должно быть, крепко по совести ударили. А потом время пройдет, райком забудет, и совесть у него опять успокоится. Она у него редко просыпается, он ее вином усыпляет. Опять начнет нами как хочет помыкать, самую тяжелую работу навалит, от которой женщины потом по ночам криком кричат.

— Райком не забудет, — заявил Еремин.

— Так ли? — недоверчиво и серьезно посмотрела на него Дарья. — Мы, Иван Дмитриевич, работы не боимся, колхоз — наш, да ведь забывают, что мы женщины. Такие же, как и те, которые в городе в театр на машинах ездят и у модисток вот такие… — Дарья показала рукой, — платья шьют.

Еремин невольно рассмеялся — так это было похоже.

— А то неправда? — строго взглянула на него Дарья.

— Правда, — охотно согласился Еремин.

— Мы не против таких платьев, пускай носят, это же наши дети; у меня у самой племянница — врач, сейчас замужем за полковником. Мы только просим, чтобы и о нас вспоминали не только тогда, когда нужно быков взналыгать. Вот на нее тоже такое платье надеть — генерал замуж возьмет. — Дарья кивнула головой на смешливую Стешу.

Стеша, к которой относились эти слова, покраснела под взглядом Еремина так сильно, что слезы блеснули у нее в уголках глаз, и она, скрывая свое смущение, сердито и дерзко передернула плечами:

— Ты бы спросила, пошла бы я за него замуж?!

— Стеша ловит птицу повыше генерала, — подтвердила ее соседка.

Женщины весело засмеялись.