Лунные люди [= Люди с Луны] [The Moon Men]

Я нанес ему множество ударов по лицу, потом бросил его на спину на край стола и придавил его грудь. Затем тихо заговорил с ним.

— Ты убил моего друга, Самуэльса, и моего отца, и ты напал на мою мать. Чего тебе еще ждать, свинья, после этого? Разве у тебя совсем нет разума? Ты должен был знать, что я убью тебя — говори!

— Они сказали, что схватят тебя сегодня, — пробормотал он. — Они обманули меня. Они отвернулись от меня. Они сказали мне, что ты окажешься в тюрьме до полудня. Будь они прокляты, они обманули меня!

Так вот как! Вот значит как обстоят дела? Счастливое обстоятельство, убежавший козел спас меня от судьбы моего отца, а мою мать — от насилия; но они снова придут. Я должен поторопиться, они могут придти, прежде чем я закончу все дела. Поэтому я схватил голову Питера обеими руками, выдвинул его шею за край стола и наконец услышал хруст, и это был конец одного из самых подлых предателей, которые когда-либо жили — из тех, кто открыто предлагал дружбу, тайно плетя сети, чтобы уничтожить тебя. Средь белого дня я отнес его тело к реке и швырнул в воду. Меня уже не волновало — знают они или нет. Они пришли за мной, значит они доберутся до меня — есть повод или нет. Но они должны будут заплатить за все, я так решил, и у меня в ножнах был нож, под рубашкой. Но они не пришли — они солгали Питеру так же, как лгали всякому.

Следующий день был рыночным и днем уплаты налогов. Я отправился на рынок с козами и товарами на продажу и для уплаты налогов. Когда Соор проходил по рынку, собирая плату, — чаще это делали его подручные, так как он боялся появляться в этом месте, — я услышал восторженный разговор о растущих волнениях среди людей коммуны.

Я удивлялся, в чем тут может быть дело. Через некоторое время все прояснилось, когда Соор подошел ко мне. Он не умел ни читать ни писать; но у него была отпечатанная форма для агентов, которые не умели читать, где были нарисованы различные виды продукции, животных и орудий. В колонках рядом с картинками он делал заметки в течение месяца о совершенных сделках — все это, естественно, делалось небрежно и неаккуратно; он всегда обсчитывался и добавлял что-нибудь, чтобы списать все свои ошибки; да и государство было довольно, не то, что мы.

Умея читать и писать, а также считать, я всегда видел, когда он пытался обмануть меня на налогах и всегда спорил с Соором, но каждый раз государство одерживало победу.

В тот месяц я должен был ему козла; однако он потребовал трех.

— Как так? — удивился я.

— По старым нормам ты должен был выплатить мне эквивалент в полтора козла, но с тех пор как налоги удвоились, ты должен мне трех козлов. — Так вот что вызвало такое возбуждение в других частях рынка.

— Как, по-вашему, мы будем жить, если вы все у нас отберете? — спросил я.

— Государство не заботит, живете ли вы или нет, — ответил он, — пока вы платите налоги, вы можете жить.

— Я заплачу тебе трех коз, — сказал я, — потому что могу это сделать; но в следующий раз я принесу на рынок подарок для тебя в виде самого твердого сыра, какой удастся найти.

Он ничего не сказал, потому что боялся меня, несмотря на то, что был окружен Каш гвардией. И когда он проследовал к следующей жертве, я отправился к группе мужчин, которые живо обсуждали новые налоги. Здесь было пятнадцать или двадцать мужчин, в основном янки, все они были злые — я видел это, даже не подходя близко и не слыша еще их разговора. Когда я приблизился, один из них спросил меня, что я думаю о новом издевательстве.

— Думаю об этом! — воскликнул я. — Думаю то, что всегда думал: пока мы безропотно терпим, они будут продолжать грабить наше имущество, и мы наконец все перемрем.

— Они забрали даже мои семенные бобы, — вмешался человек, который выращивал бобы. — Все вы знаете, что в прошлом году урожай был мал, и бобы продавались во высокой цене. Тогда они брали налоги в бобах по дешевой цене прошлого года. Они делали так же и в этом году; но я надеялся сохранить хоть немного на семена до тех пор, пока они не удвоили налоги. Теперь я вижу, что мне уже не удастся вырастить в будущем году бобы.

— А что мы можем поделать? — в бессилии воскликнул один из них. — Что мы можем поделать?

— Мы можем отказаться платить налоги, — сказал я.

Они посмотрели на меня, как смотрели бы на человека, сказавшего:

— Если вам это не нравится, можете совершить самоубийство.

— Тогда собирать налоги будет Каш гвардия, и они станут еще тяжелее, пока нас не перебьют и не заберут наших женщин и все, что мы имеем, — сказал еще один.

— Мы можем сопротивляться, — возразил я.

— Но мы не можем противостоять ружьям голыми руками.

— Все можно устроить, — уверил их я, — и лучше умереть мужчиной, смотря в лицо пулям, чем от голода — словно раздавленный червь. Нас сотня, — да что там! — тысяча на одного, и у нас есть ножи, вилы и топоры, кроме того — палки, которые мы можем вырезать. Бог наших отцов! Я лучше умру подобным образом, чем буду жить так, как они заставляют нас.