Лунные капли во флаконе

   "Дорогой мистер Харви!

   Невозможно поверить, что минуло вот уже больше месяца, а я до сих пор не написала вам ни единой строчки. Мне стыдно, ужасно стыдно за себя - я и впрямь бессердечна, раз могла забыть о своем единственном друге, который теперь так далеко от меня. Посмею ли я надеяться, что даже сейчас, когда я поселилась в деревне, мы сможем обмениваться нашими мыслями, хотя бы даже и на бумаге? Ваши письма доставляют мне несравненную радость! Подумать только, совсем еще недавно мы обедали у вашей матушки, сидя в солнечной столовой окнами на Гайд-Парк! И вот уже я здесь, вдали от Лондона... Но простите мою медлительность и постарайтесь понять, как много забот окружило нас, едва мы переехали.

   Лишь сейчас, спустя неделю, я могу сказать, что наконец-то перевела дух. В доме постоянно были чужие люди - строители, рабочие... Как же тяжело и утомительно все это! Вы не поверите, но я лишь вчера нашла время, чтобы сесть за свой дневник, а уже сегодня пишу вам. Я невыразимо благодарна моему отцу, что он разрешил мне написать это письмо - это значит, что он не возражает против нашей переписки и не видит в ней ничего дурного. Как бы мне хотелось надеяться, что и вы считаете меня вашим другом и хотя бы немного скучаете по мне!

   Но стоит признать, что жизнь вдали от Лондона имеет свои преимущества. Сейчас, когда дом буквально ожил, я наслаждаюсь тишиной и спокойствием этих мест. Я чудесно сплю здесь, а чудесные окрестности Кента умиротворяют меня. Сегодня утром я вышла на балкон и любовалась необыкновенно зелеными полями, напитавшимися дождем. Такой цвет невозможно увидеть в Лондоне: Вы и сами знаете, что наша столица всегда сера и словно окутана дымкой. Здесь же кажется, что все мирские печали уходят прочь, оставляя место лишь сотворенному Господом чуду природы, и что здесь никогда не сможет произойти ничего дурного. Дорогой мистер Харви, я надеюсь, что мой отец пригласит вас к нам погостить: вы должны сами увидеть то, о чем я говорю, почувствовать спокойствие этих мест, отдохнуть здесь душой от всех ваших дел. О, я непременно упрошу его, чтобы он написал вам как можно скорее! Разве это не замечательная мысль? Тогда мы сможем увидеться вновь, а ведь я было подумала, что теперь это едва ли возможно. Как глупо с моей стороны! Нас разделяют всего каких-то тридцать пять миль!

   Но было бы лукавством сказать, что здесь я скучаю в одиночестве. О нет, я наслаждаюсь им! Никогда еще я не была так погружена в свои мысли и в то же время чувствовала себя такой цельной, такой собранной. Все дни мои проходят в полезных занятиях; я по нескольку часов занимаюсь рукоделием вместе с матушкой, возобновила свои фортепьянные экзерсисы и ежедневно совершаю небольшие прогулки, если только не идет дождь.

   Однако я не хочу утомлять вас рассказами о салфетках, что я вышила, ведь это вовсе не мужское дело! Вы, должно быть, посчитаете меня глупой, раз я говорю о таких безделицах. Но не только они занимают мое время. Наконец я смогла найти время и прочитать ту книгу, что вы мне советовали - я говорю о Диккенсе. Мой отец всегда скептически относился к этому писателю, называя его "претенциозным моралистом", и он не был бы рад, увидев у меня в руках вашу "Крошку Доррит", а потому я читала ее лишь в своей комнате ночами, наедине с самой собой, пряча днем под подушку. Дорогой мистер Харви, знаете ли вы, как жестоко со мной поступили? Я обливалась слезами, читая эту книгу, и, вероятно, поняла, отчего мой отец не жалует Диккенса - он слишком, слишком тяжел для нас, впечатлительных женщин. Сложно поверить, что он умер более десяти лет назад, настолько пугающе реальной мне показалась его книга. Неужели он описывает тот же город, в котором я прожила всю свою жизнь, ходила гулять и в магазины? О нет, не может быть, ведь его Лондон пугающ, мрачен и грязен, а мне, по счастью, никогда не приходилось видеть подобной мерзости. И теперь я думаю, что, благодаря Господу и моим родителям, я была всю жизнь защищена от того, что пришлось видеть бедняжке Доррит. Сложно представить, что она старше меня лишь на пару лет, столь разительно мы отличаемся! И тем более меня восхищает ее доброта и сила духа, с которой она смогла справиться со всеми своими несчастьями и обрести первейшее счастье на земле - доброго и любящего мужа. И все же я счастлива, что меня никогда не коснется та ужасная, полная лишений жизнь, которую так любил описывать автор. Как, вероятно, мелочно и жестокосердно это звучит, когда я сижу в своей светлой, просторной комнате и пишу вам мои ничего не значащие размышления, но и вы поймите меня - разве я приспособлена для такой жизни? О нет, я умерла бы на другой же день!

   И вот я снова пишу о том, о чем не следовало бы. Мне стыдно перед вами, мои мысли так никчемны, и я с трудом сдерживаю слезы от презрения к себе и жалости к таким сильным, честным людям, как малютка Доррит.

   Простите же меня, что на этом я обрываю свое письмо, но я надеюсь, что и вы меня поймете и не будете слишком строги к вашей маленькой глупой Амелии. С нетерпением жду вашего ответа - если вы еще помните меня, напишите хотя бы пару строк, и я буду знать, что на этом свете у меня есть друг.

   С самыми добрыми пожеланиями,

   Ваша Амелия Черрингтон.

   8 июня 1885 года".