Лунные драконы

Она тихо сидела в углу, наблюдая, как Ильинский делает свое дело. Дежурная медсестра что-то быстро говорила по телефону. Словно из воздуха материализовались санитары с носилками и, подчиняясь нетерпеливому взмаху руки профессора, исчезли за дверью. Происходящее было похоже на сцену из немого кино. Ядвига все видела, но не слышала ни слова.

По телефону теперь с кем-то разговаривал сам Ильинский. А медсестра нервно пританцовывала у распахнутой настежь двери, вглядываясь в темноту и ежась от ворвавшегося внутрь холода. Вернулись санитары. Ядвига бросилась к носилкам. Ее мягко, но решительно оттеснили. Над лежащим на носилках телом склонился Ильинский, буркнул:

– Этого – в операционную, бригада уже моется, – обернулся к Ядвиге: – Подожди в моем кабинете, Анна Ивановна тебя проводит.

Медсестра встрепенулась, бочком, обходя носилки, протиснулась к Ядвиге, холодной ладонью взяла за запястье:

– Пойдемте со мной, прошу вас.

Ядвига думала, что эта безумная ночь не закончится никогда. Если тот человек, ее нечаянная судьба, умрет, ей тоже не жить. Им предсказано быть вместе, а на том или этом свете – не так и важно.

– ...Ядвига! Ядя! – кто-то осторожно тряс ее за плечи.

Ядвига открыла глаза – над ней скалой нависал Ильинский. На его лице, тоже словно вырезанном из куска гранита, лежали глубокие тени.

– Марат? – Она попыталась встать.

– Ну, Ядя, – Ильинский устало улыбнулся, – не скажу, что твой пострадавший в полном здравии, но жить он будет – это совершенно точно.

Ядвига вздохнула, прикрыла глаза.

– Значит, на этом свете, – сказала тихо.

– Что – на этом свете?

– Ничего... Это я так... Спасибо тебе, Марат, – она нежно погладила друга по руке. – Ты даже не представляешь, что для меня сделал.

– Ну отчего же не представляю? Очень даже представляю. – Ильинский плюхнулся в соседнее кресло. – Я сделал трепанацию черепа...

– Марат, я прошу тебя, – Ядвига болезненно поморщилась.

– ...А хирурги вырезали ему селезенку, наложили пятнадцать швов на лицо. Красавцем ему теперь точно никогда не быть. Ну а перелом руки – это уже так, мелочи...

– Марат, ради всего святого! – Она закрыла лицо руками. – Я и так знаю, как виновата.

– Ты виновата? – Ильинский смотрел на нее как-то странно. – Смею тебя заверить, ты виновата далеко не во всех бедах, случившихся с этим парнем. Скажем так, на твоей совести лишь разорванная селезенка. Но без этого органа вполне можно обойтись, а вот все остальное – это не твоих рук дело.

– Как?!

– А вот так, голубушка! Все вышеперечисленные травмы у нашего подопечного уже имелись до встречи с бампером твоей машины. Я бы даже сказал, что он обязан тебе жизнью. Если бы ты в порыве милосердия не привезла его в больницу, он бы погиб в течение часа, если не от геморрагического шока, так от переохлаждения.

Значит, она не убийца, а спасительница? Неисповедимы твои пути, Господи!

– Хочу курить. – Ядвига откинулась на спинку кресла, просительно посмотрела на Ильинского.

– У меня только сигары, – тот протянул ей инкрустированную серебром деревянную шкатулку.

– Все равно. – Ядвига сосредоточенно смотрела на свои руки, кое-где виднелись бурые пятна засохшей крови.

Они курили молча. Каждый думал о своем. Она о том, что ей теперь делать с этим странным, похожим на насмешку подарком судьбы. Он о том, какая она красивая. А еще о том, что тогда, много лет назад, ему нужно было проявить настойчивость и заставить ее выйти за него замуж. Возможно, у него не сложилась бы блестящая карьера – ведь невозможно, имея в женах такую удивительную женщину, целиком отдаваться работе, – зато у него было бы нечто несоизмеримо большее...

– Могу я его увидеть? – Ядвига нарушила молчание первой.

– Утром. Сейчас бесполезно – он без сознания.

– Уже утро, ну пожалуйста, Марат!

– Позже, – Ильинский нахмурился.

Ему всегда было нелегко говорить «нет» этой женщине. Собственно, никогда раньше ему и не приходилось ей отказывать. Но сейчас... это ее волнение, желание увидеть пострадавшего во что бы то ни стало. Наверное, дело не в ней, дело в нем самом, в том, что он чувствовал в этот момент. А он чувствовал ревность, вязкую и болезненно-острую...

– Ядя, поезжай домой. Выспись, выкури трубку, выпей кофе. Тебе нужно прийти в себя. А к обеду возвращайся. Нет, лучше позвони мне предварительно, вдруг он еще не придет в себя.

– А он придет в себя?

Ильинский пожал плечами, успокаивающе погладил Ядвигу по узкой ладони:

– А куда же он, голубчик, денется? Придет, конечно. Рано или поздно...

В палату интенсивной терапии Ядвига попала лишь к вечеру. Она сидела на неудобном стуле, кутаясь в белый больничный халат, и не отрывала взгляда от человека, лежащего на высокой, похожей на операционный стол кровати. С забинтованным лицом и загипсованной рукой он был похож на мумию. Кажется, он спал. Ядвига боялась пошевелиться – пусть спит, ему нужно много сил. Вдруг мумия вздрогнула, застонала. Ядвига встрепенулась, подалась вперед.

У ее судьбы не было лица, зато у нее были ясные, кристально-прозрачные глаза. Эти глаза смотрели на Ядвигу со смесью тоски и любопытства. Тоски было море, а любопытства – лишь капля.