В самом мрачном настроении друг еле дождался конца выступления и ринулся к Ивану Ивановичу выяснять отношения. Но пробиться к нему было непросто — Иван Иванович и «чужая жена» были окружены толпой «поздравлявших». Иван Иванович, красный как рак еле отбивался от них, а бедняга «чужая жена» вообще потеряла дар речи, особенно когда увидела мужа…
Впрочем, пока друг пробивался к ним, он успел сообразить, что ничего, так сказать, существенного между Иваном Ивановичем и его женой и быть не могло. Да и несколько реплик «поздравлявших» помогли ему правильно сориентироваться в происходящем. А увидев с каким неприкрытым страхом поглядывает на него жена и насколько смущен Иван Иванович, он вообще сменил гнев на милость, хотя для порядка сохранил на лице сердитую мину.
Чтобы окончательно выяснить отношения, мы вчетвером пошли в бар и тут на свет божий была извлечена та самая бутылочка из-под бренди, о которой упоминалось выше. Там еще оставалось достаточно «живительной влаги», как выражаются обычно в таких случаях. По мере того, как она исчезала, ко всем возвращалось хорошее настроение, более ясно высвечивался весь необыкновенный комизм происшедшего, и под конец все мы заливались хохотом, вспоминая детали этой истории. Вдобавок к нам без конца подбегали друзья и знакомые, чокались и предлагали выпить за наше здоровье в благодарность за доставлен-
[326]
ное удовольствие. Но особенно рада была этому счастливому концу «чужая жена», которая только сейчас вполне осознала трагизм положения, в которое она безо всякой вины могла попасть, будь ее муж менее добродушным и более недоверчивым.
Когда все «отношения» были выяснены и мир окончательно установлен, мы еще успели немного потанцевать. Но с женой уже танцевал ее муж. Смог немного потанцевать и я, но вечер уже, к сожалению, кончался. Когда мы уже одевались, друг Ивана Ивановича просил нас приходить к нему в гости, но адреса почему-то не дал. Мы же с грустью думали о предстоящей нам долгой обратной дороге в Росту. Наш молодой старпом Ужаровский был строгим, требовательным начальником и в вопросах дисциплины шуток не признавал.
Однако бог, крепко наказавший сегодня Ивана Ивановича, да и меня тоже, сменил гнев на милость. У подъезда Капернаума стоял автомобиль «ЗИМ» командующего Северным флотом Арсения Григорьевича Головко. Поскольку «живительная влага» придала нам больше храбрости, чем у нас обычно было, мы обратились к шоферу с вопросом, куда он едет. Шофер ответил, что ждет адъютанта командующего и поедет с ним в Ваенгу. Почти сразу из дома вышел адъютант, увидел нас, узнал, в чем дело, и пригласил в машину. Мы с шиком домчались до нашей базы в Росте и затормозили у дверей. Кто-то из матросов доложил о машине комфлота Ужаровскому и тот вылетел из дома в одном кителе, торопясь встретить командующего. Когда же из машины вылезли мы с Иваном Ивановичем, он только плюнул. Но его окликнул адъютант, они знали друг друга, поздоровались и очень мило побеседовали. Мы же поблагодарили адъютанта за его любезность и вошли в дом. Служба продолжалась, назавтра опять предстояли ремонтные работы и прочее.
Но все-таки, что же такое «Капернаум»? Спустя 50 лет, читая библию от Матфея, я нашел это название. В библейской энциклопедии сказано, что Капернаум это город в Галилее, который при жизни Христа был
[327]
его главным и любимым местопребыванием. Само слово «Капернаум» можно перевести на русский язык как «село утешения». Так что мы ходили отдыхать и веселиться в село утешения, не зная об этом. В энциклопедии говорится также, что жители библейского Капернаума возгордились и не раскаялись во грехах, за что их постиг гнев божий, от Капернаума остались одни развалины. Недавно я узнал, что Дом флота в Полярном (а значит, и Капернаум) сгорел и от него остались одни уголья и развалины. Как, впрочем, фигурально говоря, и от всего Северного флота.
[328]
ДВЕНАДЦАТЫЙ БОЕВОЙ ПОХОД (6 - 12 АПРЕЛЯ 1944 ГОДА)