Лунин атакует "Тирпиц"

 «Идея об изменении существующей организации вахтенной службы на мостике ПЛ возникла у меня сразу же после выхода лодки "К-2" в боевой поход 7 сентября 1941 года. Задачей лодки была постановка минного заграждения (банки) в районе порта Вардэ против крупных кораблей и транспортов, после чего лодка должна была нести позиционную службу, то есть, попросту говоря, искать и уничтожать в этом районе транспорты и корабли противника торпедами и артиллерийским огнем. Это была первая в истории СФ постановка боевых мин с ПЛ.

Уже упоминалось, что еще в период проектирования и постройки ПЛ типа "К" XIV серии было довольно много сомнений в работоспособности и надежности минно-сбрасывающего устройства. И наша минная постановка прошла не вполне благополучно; только 13 мин были выставлены в намеченной точке. Минно-сбрасывающее устройство было недостаточно отрегулировано.

После постановки мин лодка отошла от берега и всплыла в надводное положение для зарядки аккумуляторной батареи — ведь мины мы ставили на подводном ходу и батарею разрядили. Первый раз с начала войны я стоял вахтенным командиром в надводном положении в реальной боевой обстановке и нервы у всей вахты были очень напряжены. И тут началось… Каждые 2-3 минуты из центрального поста на мостик неслись запросы:

— На мостике!

— Есть на мостике! — отвечает вахтенный командир.

— Разрешите команде обедать! (Ужинать и т.п.).

— Разрешаю! — отвечает вахтенный командир.

— На мостике!

— Есть на мостике! — отвечает вахтенный командир.

— Разрешите вынести мусор!

— Разрешаю! — отвечает вахтенный командир.

— На мостике!

— Есть на мостике! — отвечает вахтенный командир.

— Разрешите выйти на мостик!

— Разрешаю! — отвечает вахтенный командир.

— На мостике!

— Есть на мостике! — отвечает вахтенный командир.

— Разрешите подсушить трюм V (или другого) отсека!

— Разрешаю! и т. д., и т. п.

Выходящие на мостик начинают закуривать, пытаются заговорить с вахтой или о чем-нибудь спросить вахтенного командира. Даже командиры лодок полагали для себя возможным вступать в разговоры, прямо не относившиеся к несению вахты.

Все это мне казалось не только неправильным, но и опасным. Собственно, я был в этом убежден и поэтому позволил себе обратиться по этому поводу к командиру "К-2" Василию Прокофьевичу Уткину. Командир посмотрел на меня с сожалением и спросил:

— Кто вам разрешит вводить новый порядок? Конечно, он предполагал с моей стороны попытку лишить власти вахтенного командира (или, боже упаси, командира лодки). Я больше не пытался изменить существующий порядок на мостике, но остался при своем мнении. Ведь наши дизельные ПЛ больше половины времени пребывания в море находятся в надводном положении и порядок несения вахты на мостике должен обеспечивать максимальную безопасность. Личный состав вахты должен заниматься только наблюдением за обстановкой и ничем больше. И никто не имеет права отвлекать вахту посторонними разговорами и обращениями.

Все мои доводы не изменили точку зрения Уткина. Вдобавок ко всему, на лодку к этому времени был назначен новый старпом, мой однокашник по училищу Григорий Галаган. Он только что окончил курсы старпомов в УОПП им. Кирова. Меня же, окончившего Училище им. Фрунзе по первому разряду и имевшего право после года службы на флоте продолжить свое образование, не пустил учиться на курсы старпомов командир бригады Д. А. Павлуцкий. Придется сделать небольшое отступление и объяснить, почему так получилось.

В 1940 году на Северный флот прибыл недавно назначенный на должность Народного Комиссара Военно-Морского Флота адмирал Кузнецов. Нас предупредили, что Нарком и командующий СФ контр-адмирал Головко прибудут на лодку. В этот день командир ПЛ Уткин был дежурным по бригаде, тогдашний старпом Моисеев был дежурным по дивизиону ПЛ и командир лодки приказал мне построить личный состав ПЛ на носовой палубе и доложить Наркому. Так и было сделано. Мне запомнилось, как реагировал Нарком на мой доклад:

— Товарищ Народный Комиссар, личный состав подводного крейсера "К-2" построен для смотра корабля. Доложил лейтенант Арванов!

Не отнимая руки от головного убора, Нарком спросил меня:

— Как вы сказали, лейтенант, крейсера?

Я ответил:

— Так точно, крейсера!

Нарком повернулся к командующему и сказал:

— А что, лейтенант прав — крейсера!

В I отсеке я докладывал Наркому о торпедных аппаратах и новом приборе дистанционного управления торпедной стрельбой из боевой рубки. Внезапно мой доклад был перебит одним из сопровождавших Наркома, капитаном 1 ранга, который доложил, что система еще не принята и не работает. В ответ на это я, в свою очередь, доложил Наркому, что система работает, и я могу это показать — набрать из рубки любую комбинацию стрельбы из торпедных аппаратов. Нарком, посмотрев на капитана 1 ранга, сказал мне:

— Продолжайте, лейтенант!

Для доклада о минном устройстве все перешли в IV отсек. И снова мой доклад перебил тот же капитан 1 ранга, который доложил Наркому, что минное устройство от промышленности не принято и вообще таких мин, которые могли бы быть использованы на лодке, промышленность еще не производит.

Я возразил и доложил Наркому, что система испытана, была произведена минная постановка на Балтике и на лодке в минно-балластной цистерне находится 20 боевых мин. Нарком снова посмотрел на капитана 1 ранга и сказал мне:

— Продолжайте, лейтенант!

И я продолжил доклад, но, видимо, не на пользу себе. В марте 1940 года я подал рапорт по команде с просьбой командировать меня на курсы старпомов и получил его обратно с резолюцией: "Отказать. Командир БПЛ капитан 1 ранга Д. А. Павлуцкий". Такой ответ меня озадачил. Командир дивизиона Гаджиев разрешил мне обратиться лично к командиру бригады. Впервые за время службы на "К-2" я зашел в штаб бригады, нашел кабинет комбрига, постучался, зашел и был очень удивлен — за столом сидел тот самый капитан 1 ранга, который вмешивался в мои доклады Наркому и доклады которого Наркому я публично опровергал. Мне все стало ясно, но комбриг сам меня спросил, по какому вопросу я к нему обращаюсь. Я доложил, что имею право на продолжение учебы как окончивший Училище по первому разряду. На это комбриг раздраженным тоном заявил:

— Невские лейтенанты мне не нужны. Служите здесь, изучайте театр и флот!

Я попросил разрешения, вышел из кабинета и на курсы старпомов так и не попал. Меня догнали по службе те офицеры, которые кончили Училище позже меня.

Но нет худа без добра. В июле 1942 года я был назначен старпомом на ПЛ "К-21". Плавая на "К-2", я набрался опыта войны и начальство решило, что можно обойтись и без курсов.

Поскольку старпом отвечает на лодке за организацию службы, я решил серьезно приступить к решению вопроса о новой организации, чего мне не удалось сделать, плавая на "К-2". Прежде всего, нужно было тщательно разработать новую идеологию.

Мостик ПЛ ― это передовая линия фронта. Весь личный состав верхней вахты — это бойцы, находящиеся на этой линии. В состав верхней вахты входили вахтенные командиры — старпом, командир БЧ-II-III (минно-торпедной боевой части), командир торпедной группы этой части и наблюдатели, по 3 человека на смену, всего 9 человек — из рулевых, комендоров, торпедистов. В боевой рубке на вертикальном руле — боцман и командир отделения рулевых-сигнальщиков, на машинном телеграфе — старшина группы комендоров и старшина торпедной группы. В боевой рубке посты двухсменные, они не на мостике, волна и ветер до них не достают. Все доклады из ЦП на мостик отменяются, за исключением аварий внутри прочного корпуса. Вся служба внутри прочного корпуса — это тыл корабля, повседневная служба обеспечения работы всех механизмов и распорядка дня.

Каждый наблюдатель в своем секторе систематически и аккуратно ведет наблюдение за морем и воздухом. При появлении опасности — перископ ПЛ, след торпеды, самолет, мина прямо на носу или близко от борта лодки, в темное время суток силуэт корабля— он громко докладывает об этом, показывая рукой направление на обнаруженную опасность; остальной личный состав наблюдателей срочно уходит в лодку. На мостике вахтенный командир принимает меры по уклонению от опасности, дает команду на руль, машинный телеграф или производит срочное погружение, уклоняясь от самолета или таранного удара. О появлении в секторе неопознанных предметов наблюдатель докладывает вахтенному командиру обычным голосом, предварительно обратив внимание — положив руку на его плечо. Больше никаких разговоров на вахте не ведется

Дополнительной обязанностью вахтенного инженер-механика является обеспечение порядка выхода личного состава на мостик — не более двух человек сразу, без предварительного запроса и разрешения вахтенного командира. Решения по выполнению распорядка дня (обед, чай и т. п.) вахтенный инженер-механик принимает самостоятельно, без доклада на мостик Вынос мусора и осушение трюмов регулируются вахтенным штурманом, которому известно местонахождение лодки и который обязан предотвратить ее демаскировку.

Каждый наблюдатель должен иметь свой бинокль, который подгоняет к особенностям своего зрения.

По моему глубокому убеждению, только такая система организации службы на мостике могла обеспечить наибольшую безопасность и наивысший боевой успех в надводном положении ПЛ.

Тем не менее, внедрение этой организации службы началось с крупного скандала и могло окончиться для меня очень плохо. Проинструктировав 17 августа очередную смену верхней вахты, с которой я заступал вахтенным командиром, и предупредив вахтенного инженер-механика, чтобы наверх на мостик выходили с его разрешения и не спрашивали ни о чем вахтенного командира, я поднялся на мостик и начал наблюдение.

Уж не знаю, как это получилось, но вахтенный инженер-механик Липатов прозевал — на мостик полез моторист Иван Мац с ведром мусора. Остановившись на срезе верхнего люка и поставив ведро перед собой, он, как и все мотористы после долгого пребывания у грохочущих дизелей, заорал, как мне показалось, не своим голосом:

— Товарищ вахтенный командир, разрешите выбросить мусор!

От такого крика я прямо опешил, а потом меня взяла ужасная досада — ведь я предупредил нижнюю вахту, наверху так тихо, и вдруг подобное безобразие! Я пнул ногой ведро, которое тут же загремело вниз в люк, и так зарычал на Маца: "Вон с мостика!", что он, по-моему, догнал упавшее вниз ведро.

Дальнейшие события разворачивались следующим образом. Бледный перепуганный Мац побежал прямо к Лунину и доложил ему:

— Товарищ командир! Старпом дерется!

То есть как дерется? — изумленно спросил Лунин. — Что он, пьяный, что ли?

— Не знаю, но он дерется!

— Черт знает, что такое!

Лунин оделся и поднялся на мостик.

— Старпом, в чем дело, чего ты дерешься?

— Товарищ командир, я не могу с Вами разговаривать, — ответил я.

— То есть как это? Почему ты вдруг не можешь? — изумленно спросил Лунин.

— Смените меня. Я на вахте и говорить с Вами не могу. Пусть меня сменит Ужаровский, — сказал я.

— Черт знает, что такое! — сказал Лунин и ушел вниз.

Через 20 минут, отстояв в темноте положенное время, наверх вышел Ужаровский и спросил недоуменно меня:

— В чем дело, что случилось?

Я коротко объяснил ему. Он сказал:

— Ну, помогай тебе бог!

И я сошел с мостика, сдав ему вахту.

Лунин ждал меня в своей каюте и, когда я появился, спросил:

— Старпом, ты понимаешь, такие штуки команда никому простить не может и тебе, возможно, придется расстаться с кораблем?

— Да, товарищ командир, я это понимаю, — сказал я.

— Тогда по возвращении на базу напиши рапорт о своем желании перейти служить на другую лодку.

— Хорошо, товарищ командир, я это сделаю.

— Ну, а теперь скажи мне, чего ради ты его побил?

— Я его не бил, товарищ командир, я ударил ногой по ведру, а он просто перепугался!

— Но хоть за что ты его так шуранул с мостика?

— Товарищ командир, это длинный разговор…

— Ничего, мне это интересно, — сказал Лунин, — я тебя слушаю, давай рассказывай….

— Товарищ командир, у верхней вахты, обеспечивающей нашу безопасность в надводном положении, единственные "технические средства" наблюдения — это глаза, уши и чувство высокой ответственности или, если угодно, совести каждого наблюдателя. При существующих порядках мы, во-первых, накладываем на верхнюю вахту кучу совершенно ненужных, несвойственных ей обязанностей, чем отвлекаем ее от наблюдения, и, во-вторых, создаем такую обстановку на мостике, что удивительно, как наблюдатели могут хоть что-нибудь заметить. А ведь обстановка с каждым днем становится все сложнее. Фашистские лодки ждут нас уже у выхода из Кольского залива. Хоть мы и не знаем точно, отчего погибают наши лодки, но можно с большой степенью достоверности предположить, что основная опасность для лодки — это необходимость длительного пребывания в надводном положении, где она наиболее уязвима. В подводном положении ей страшны, пожалуй, только мины. Вы не сочтите за обиду, что я говорю Вам такие знакомые вещи, но я много думал над этим и пришел к заключению, что верхняя вахта в ее теперешней организации — это наше самое слабое место и в наших силах это положение исправить. Мы можем резко поднять бдительность и эффективность несения верхней вахты и мы обязаны это сделать!

— А что ты конкретно предлагаешь? — спросил Лунин, внимательно меня слушавший.

И я изложил ему свою идею, выстраданную еще в период службы на "К-2" и отвергнутую в свое время Уткиным.

Лунин долго сидел задумавшись, затем задал несколько вопросов по уточнению организации, потом снова задумался. Я сидел и ждал его решения. Вдруг Лунин спросил:

— Старпом, только честно, Мац получил ногой по ведру или по своему "котелку"?

— Товарищ командир, ей-богу, только по ведру!

— Ну, тогда одевай китель с орденами и иди за мной!— сказал Лунин.

Лунин тоже одел китель с орденами и мы с ним прошли по всей лодке, собирая в отсеках весь свободный от вахты личный состав. В каждом отсеке Лунин объявлял о том, что им принят и утвержден новый порядок организации службы и особенно верхней вахты при нахождении лодки в надводном положении, а затем передавал слово мне для подробного разъяснения новой организации. После меня Лунин снова говорил о необходимости особо бдительного несения службы верхней вахтой, подчеркивал важность обеспечения наилучших условий для этого — чтобы никто и думать не смел отвлекать верхнюю вахту криками, шумом, обращением и т.п. Тут же он подчеркнул тяжесть несения верхней вахты, необходимость обеспечения отдыха, просушки одежды и т.д. Попутно Лунин высмеял Маца, сказав, что тот звон ведра перепутал со звоном своей головы, когда летел вниз по трапу.

Конечно, головы наблюдателей верхней вахты тут же от гордости задрались выше некуда. Их так возвысили, такое придали им значение, что "скисли" даже мотористы, полагавшие, что их труд самый тяжелый (так и было на самом деле). Впрочем, все скоро сошлись на том, что каждый должен быть бдительным и ответственным на своем месте и если хоть один "протабанит", то всем будет плохо и даже еще хуже».