Луначарский

Илья Смирнов убедительно утверждает некорректность отождествления сталинизма и гитлеризма: «Преступления Сталина проистекают из глубокого извращения идей, которые являлись разумными и справедливыми. В нацизме же с самого начала портить и извращать было нечего. В нем не содержалось ничего такого, чем культурный человек середины XX столетия мог искренне обмануться. Но в России 90-х годов коммунизм оказался не просто равноценен нацизму. Официальные идеологи пришли к выводу, что коммунизм хуже. Крайняя демонизация советской эпохи была необходима им для самооправдания». Выполнялась стратегическая идеологическая задача оправдания развала СССР и замены во многих случаях приватизации «прихватизацией» общественной собственности.

Луначарский поехал в Берлин лечить глаза, но лечение не помогло.

В Берлине Луначарский постарался посмотреть спектакли, встретиться с интересовавшими его людьми. Его жизнь всегда была богата ярким и интересным общением. Он встречался почти со всеми выдающимися людьми, историческими деятелями, великими учеными и художниками первой трети XX века.

Нынче Луначарскому предстояла встреча с великим физиком Эйнштейном. Берлин. Габерландштрассе. Красивая дама с густыми седыми волосами пригласила Луначарского пройти в маленькую комнату, заставленную тяжелой мебелью. Эта была фрау Эльза Эйнштейн — женщина, которая каждую минуту жизни отдавала своему знаменитому мужу и которая постоянно была обеспокоена защитой его от житейских неурядиц, бытовых забот и всего, что способно отвлекать от любимого дела. Фрау Эльза, видимо, относясь к мужу как к взрослому ребенку, сделала ему замечание:

— Альберт, ты же сам назначил встречу на пять часов и не должен был начинать работу.

— Да, да, извини. Извините, господин Луначарский. Рассеян…

Навстречу Луначарскому поднялся высокий человек с бледным лицом, изборожденным морщинками. Одет он был в поношенную кожаную куртку, из-под которой виднелся серый свитер из английской шерсти.

Европейская пресса включила Луначарского в число ста наиболее знаменитых европейцев. Однако живущий совершенно несветской и несуетной жизнью ученый вряд ли знал треть этих знаменитостей, но с Луначарским был знаком еще с 1926 года.

— Приветствую вас в моем доме. На каком языке вы предпочитаете общаться? — спросил Эйнштейн по-немецки.

— Добрый день. Я полагаю, что нам удобнее всего будет говорить по-немецки.

Эйнштейн пригласил Луначарского в кабинет и усадил в глубокое мягкое кресло, сам же извинился и попросил разрешения ходить по кабинету Он объяснил, что так для него привычнее и удобнее разговаривать.

— Я уже встречался здесь, в Берлине, с одним русским министром — это был господин Чичерин. Он мне много рассказывал о вашей революции и социализме. Вы второй русский министр, с которым я знакомлюсь. Говорят, вы, русские, очень много работаете. Сколько часов в день вы, например, отдаете делам?

— Все время, кроме, в среднем, пяти часов сна и в общей сложности часа, уходящего на умывание, одевание, завтрак, обед, ужин…

— Восемнадцать часов! Это много! Я не могу так долго работать. Больше трех-четырех часов в день у меня не получается. Я не трудолюбивый человек.

— А сколько времени у вас уходит непосредственно на то, чтобы писать?

Эйнштейн отшутился:

— О, сколько-нибудь значительные мысли приходят ко мне так редко, что я их запоминаю. Я почти не пишу. Разве что письма…

Луначарский улыбнулся:

— Ваши научные успехи удивительны и имеют огромный международный резонанс. У нас в стране вас высоко ценят.

— О да, у моих научных работ огромный резонанс. Я часто получаю письма от женщин из разных стран с сообщением, что они своего сына назвали Альбертом, а один сигаретный фабрикант как-то сообщил мне, что он назвал новый сорт сигарет «Относительность».

— Господин Эйнштейн, а каковы ваши представления о современной ситуации в Германии?

— Мне трудно сказать, я не политик. Здесь, в Берлине, сейчас растут националистические и реваншистские настроения. Недавно меня попросил о рекомендательном письме в прусское министерство просвещения физик Инфельд. Я вынужден был ему отказать. Вернее, я попросил Планка, чтобы он написал эту рекомендацию, ибо так будет действеннее. Его рекомендация значит много больше, чем моя.

— Почему? — с недоумением спросил Луначарский.

Эйнштейн смутился, но заставил себя ответить:

— Потому что они националисты и антисемиты.

— Однако это даже с патриотической точки зрения невероятно. Ваши работы делают честь немецкой науке. Кроме того, они и с практической точки зрения могут быть полезны.

Тихо, с неловкой усмешкой Эйнштейн ответил:

— Они могут быть полезны и для промышленности… и, к сожалению, для военного дела…

— В нашей стране антисемитизма нет и не может быть.

— Жаль, что вы говорите со мною… не вполне искренне…

— Я говорю совершенно искренне! Марксизм, коммунистическое мировоззрение, вся наша идеология проникнуты духом интернационализма. Мы — интернационалисты по самой своей сути.