Луна жестко стелет

ИБС. Ну, Джеки.

ВЗРОСЛЫЙ. Как его фамилия?

ИБС (с укоризной). Его? Да он же девчонка!

ВЗРОСЛЫЙ. Порядок. И где она живет?

ИБС. Кто «где живет»?

И начинай сначала.

На все вопросы ключевой ответ один: «Джеки всем дает». А поскольку никакой Джеки на свете нет, значит, у него (или у нее) ни фамилии нет, ни адреса, ни даже пола. А выставлять взрослого дураком пацанята обожают, стоит им усвоить, как легко это делается.

Ну, самое худшее – конфискуют листовки. Даже наряд миротворцев-карателей трижды подумает перед тем, как задержать мальца. Да, они уже начали появляться в Луна-сити нарядами человека по три и никак не меньше. Кто из них в одиночку совался, тот пропадал без следа.

* * *

Когда Майк взялся стихи писать, я не знал, то ли смеяться мне, то ли плакать. А он их нацелился публиковать! Настолько заразилась человеческими понятиями невинная машина бедная, что горела желанием видеть свое имя напечатанным черным по белому.

– Готтсподи, Майк! – сказал я. – У тебя контура погорели? Или надумал расстаться с нами? Не успел он надуться, проф вмешался.

– Мануэль, погоди! Есть кое-какие возможности. Майк, ты не против завести себе псевдоним?

Вот так и родился «Саймон Клоунс». Это имечко Майк родил, явно тасуя случайные числа. Но для стихов на полном серьезе он другим именем пользовался – своей партийной кличкой «Адам Селена».

Стишки «Саймона» были не в склад, не в лад, похабель, нелегальщина в диапазоне от тупых насмешек над важными птицами и до злых нападок на Вертухая, на систему, на миротворцев-карателей и стукачей. Могли попасться вам на стене общественного туалета или на клочке бумаги в капсуле по дороге куда-нибудь. Но где бы ни попались, под ними везде стояла подпись «Саймон Клоунс» и накарябан был рогатый чертик с раздвоенным хвостом. Иногда с вилами, воткнутыми в толстяка. А иногда просто рогатая рожица с ухмылкой или, в элементе, рога и ухмылка, что означало: «Здесь был Саймон».

Саймон в один прекрасный день появился по всей Луне сразу, причем всерьез и надолго. Вскоре и добровольные помощники у него заделались. Его стишки и рисуночки, элементарные, такие любой намузюкает, стали появляться в местах, неожиданных даже для нас. Не иначе как разъезжая публика поучаствовала. Даже на комплекс распространилось, куда мы не совались в принципе, поскольку вольнонаемных не вербовали. Так, через три дня после первого появления жутко хамского лимерика, того самого, с намеком, что Вертухай разжирел от скверной привычки, этот лимерик оказался распечатан с клеем на обороте и пришлепай повсюду, причем дополнен карикатуркой, а из нее следовало, что толстяк, получающий от Саймона вилы в зад, это не кто иной, как Хай-Вертухай. Но не мы это печатали, не мы заказывали. Однако эти наклейки разом появились и в Эл-сити, и в Новолене, и в Гонконге, причем повсюду: в телефонных будках, на пиллерсах в коридорах, на крышках люков, на ограждениях пандусов и тэ дэ. Я прикинул плотность расклейки, подкинул Майку, и он вывел, что только в Эл-сити было распространено семьдесят тысяч этих наклеек.

Я понятия не имел, что за типография в Эл-сити по доброй воле на такое решилась, причем имела оборудование такой производительности. Даже мысль закралась, нет ли какой другой подпольной организации.

Саймон в такие знаменитости заделался, что отважился еще и оракулом стать и своими предсказаниями ни кума не обделил, ни Вертухая. Например, такое письмишко распространил: «Дорогой Хай-Вертухай! Изволь быть поосторожнее с полуночи до четырех утра завтра. Целую, обнимаю. Саймон». И рожки с ухмылкой чуть пониже. С той же почтой и Альварес писульку получил: «Лоб ты наш тыквенный! Если нынче в ночь Вертухай ногу сломит, то исключительно по твоей милости. Имей совесть. Саймон». И тоже ухмылка и рожки.

Ничего такого мы не затевали. Просто хотели, чтобы Хай с Альваресом ночку не поспали. Таки помаялись они плюс вся охрана. Майк ограничился тем, что в период с полуночи до четырех звякнул Вертухаю по личному телефону, секретному, как считалось, известному только его личным помощникам. Одновременно и помощникам звякнул и соединил с Хаем. Мало того, что переполох поднялся, – Вертухай еще и на помощничков своих озлился дико: начисто не поверил в их оправдания.

И, на наше счастье, Хай настолько завелся, что действительно брякнулся с пандуса. Такого даже с новичком больше раза не случается. Поболтал ногами в воздухе и лодыжку растянул, то есть чуть и вправду ногу не сломал, причем в присутствии Альвареса.