Луна желаний

Луна желаний Галина Горенко

Полночь над степью обернула в темно-синий бархат небо. Игривая ЛаЛуна улыбаясь следила за обитателями Твердыни не спеша путешествуя по небосводу, радостно приветствуя россыпи крошечных, но ярких бледно-желтых звезд.

Её холодные, серебристые, словно воды Леты, лучи проникали меж распахнутых тяжёлых портьер, лаская кончиками осторожных пальцев свою любимицу, а глаза, смотрящие сквозь вечность, улыбались тому, что происходит в покоях правителя.

Два гибких тела сплелись в небывалом экстазе: великолепный контраст бледного мрамора и опала цвета сиены, отрывистое дыхание и хриплые стоны, шелест простыней и треск разрываемой одежды. Мужчина застыл, рассматривая любовницу. Красные, словно кленовые листья в окте, волосы разметались по глянцу черного шёлка, молочная кожа мягкая словно берийский кашемир, притягивала, манила прикоснуться, до боли в подушечках пальцев, острые пики полных грудей сами просились в ладони. Рыжая билась на острой грани удовольствия, соскальзывая, но сдерживаясь из последних сил. Закусив припухшую от поцелуев губку острыми зубами, черные обсидианы её глаз следили за сводящим с ума действиями брюнета.

— Покорись, — прошептал он, прежде чем вобрать губами розовый сосок, а втянув его в горячий рот, прикусил зубами.

— Никогда, — прошипела она, вновь выгибаясь на встречу, запутываясь пальцами в длинных волосах и притягивая голову наглеца ещё сильнее, — никогда!

Глава 1. Первыми предатели предают самих себя

Я стояла на коленях, как подобает искренне скорбящей дочери, перебирая дрожащими пальцами темно-лиловый саван, укрывающий обоих родителей. Главный церемониальный зал цесского дворца был погружен в траур, ранее бледно-бежевый мрамор покраснел, багряные кляксы, словно разлитые лужи крови у последней постели правителей, очень четко отражали мое состояние: клокочущий гнев и желание убивать. Ни на квази я не верила, что родителей унесла скоропостижная болезнь. Лица их были умиротворённые, мама даже улыбалась уголками пухлых губ, иронизируя над произошедшей неприятностью. Казалось мгновение, и она распахнёт глаза, удивляясь выбору своего платья и окружающей её темноте. Когда поток желающих проститься на несколько мгновений иссяк, я оглянулась, словно начинающая воровка на восточном базаре, поднялась с колен и немедля стянула кружевную перчатку с руки почившей Цессы.

Как я и думала.

Яд.

Черные полосы на ногтевой лунке четко указывали на секрецию медузы Цианея. Стрекательные клетки этой обитательницы Стеклянного моря вызывают паралич и смерть в течение нескольких таймов. Оружие трусов, яд счастья, его выбор объяснял улыбку на устах мамы.

Вокруг гроба, создавая геометрически правильный круг, стояли луминос-камни, я нарушила порядок и поднесла один к лицу отца, тот нехотя мигнул и погас совсем.

Да.

Других доказательств и не нужно.

Чуткий слух уловил тихие шаги и шёпот, нестройный ручеёк скорбящих вновь заполнил залу. В голове моей плясали смертельный танец огненные мотыльки, с огромным трудом я сдерживала рвущуюся стихию, стремящуюся поглотить, уничтожить, разгромить. Виновные понесут заслуженное наказание и смерть их отнюдь не будет такой легкой, как у родителей.

А люди все шли и шли, удивляясь отсутствию коленопреклоненного брата у стеклянных гробов, я и сама не знала, где Жнецы его носят. С того момента, как два уна назад меня вырвали из пансиона, я видела его лишь раз, мельком. Нам не дали пообщаться, требуя от меня соблюсти ритуал. Обряд поминовения, прощания и скорби. Но почему лишь я? Он тоже их сын, и пусть элементали признали наследницей меня мы бы поддержали друг друга в нашем горе. Плакать не было сил, пустота внутри расплавленным оловом выжигала все эмоции, оставляя лишь одну — гнев.

Когда третий ун прощания подошёл к концу, я поднялась с саднящих колен и пошатываясь вышла из зала. Трое суток скорби и поминовения, лишь вода, как очищение и символ принятия неизбежности бытия. Преторианцы на входе низко склонились пред будущей Цессой, я же взглянула на них лишь мельком — личная гвардия правителей, где же вы были, когда убивали родителей?

В свои покои я практически бежала, обряд закончен, а то время, что были даны для принятия и скорби, я лихорадочно думала. Кто и зачем. И отсутствие брата громче криков и тише шёпота говорило о его причастности. Пока я принимала ванну — думала. Пока я одевалась — думала. Пока мне накрывали завтрак — думала.