Лукреция Флориани

— Друг мой, ты просто несправедлив к Флориани, полагая, что она более разумна и предусмотрительна, чем ты, — возразил с улыбкой Сальватор. — Рискуя разбить твое сердце, я завел этот разговор по собственному побуждению и без ведома Лукреции. Если бы я попросил у нее согласия, она бы мне отказала, ибо такой возлюбленной, как она, присущи все слабости нежной матери, и когда мы заговорим с нею о твоем отъезде, она не только не одобрит этого намерения, но станет ему упорно сопротивляться. Однако мы напомним ей о детях, и тогда она будет вынуждена уступить. Она поймет наконец, что возлюбленный не должен вести себя как муж, что ему не следует надолго располагаться в доме, как будто он стережет крепость!

— Муж! — воскликнул Кароль, опускаясь на стул и пристально глядя на Сальватора. — Неужели она может выйти замуж?!

— Ну, на сей счет можешь быть спокоен, нет никакой опасности, что она таким способом нарушит верность тебе, — ответил Сальватор, удивленный тем впечатлением, какое это случайно вырвавшееся у него слово произвело на князя.

— Ты сказал «муж»! — продолжал Кароль, судорожно ухватившись за какую-то неожиданную мысль. — Да, муж может стать оправданием всей ее жизни. Если он будет богат и знатен, то вместо того чтобы оказаться врагом и злым гением ее детей, он станет им естественной опорой, лучшим другом, приемным отцом. Этим он выполнит высокий долг, и какая его ждет награда! Ведь он будет иметь право никогда не расставаться с обожаемой женщиной, он станет для нее надежным оплотом, защитит ее от пересудов и клеветы, никто не посмеет отнять его бесценное сокровище, его счастье ни на один день не будет нарушено жестокими и докучливыми светскими условностями. Быть ее мужем! Да, да, ты прав! Без тебя я бы до этого не додумался. Теперь ты и сам видишь, что я ничего, ровным счетом ничего не смыслю в делах житейских! Но постепенно я прозреваю: прежде я был просто несмышленым ребенком, а теперь благодаря любви и дружбе становлюсь мужчиной. Да, да, Сальватор! Быть ее мужем — вот выход из положения! Добившись этого священного права, я смогу никогда не расставаться с Лукрецией, я не только не буду вредить своей любимой, но посвящу себя служению ей.

— Ничего не скажешь, удачная мысль! — вскричал Сальватор. — Ты меня просто сразил, я как будто упал с облаков на землю! Да думаешь ли ты, что говоришь, Кароль? Жениться на Флориани? Тебе?!

— Твои сомнения оскорбительны, сделай милость, избавь меня от своего недоумения. Я твердо решился, пойдем к Лукреции, и помоги мне добиться ее согласия.

— Ни за что! — отрезал Сальватор. — Разве только через десять лет, день в день, ты снова меня об этом попросишь. Эх, Кароль! Сколько времени я прожил рядом с тобой и, оказывается, совсем тебя не знаю! Прежде непомерная суровость, недоверчивость и гордость не давали тебе спокойно жить, и вот сейчас ты бросаешься в другую крайность, ты как одержимый вступаешь в рукопашный бой с жизнью! В свое время я выслушал от тебя столько упреков и нравоучений, а теперь уже мне приходится играть роль ментора, чтобы уберечь тебя от последствий твоей собственной неосмотрительности!

И Сальватор стал приводить своему другу бесчисленные доводы, доказывавшие невозможность подобного брака. Он говорил пылко и искренне. Граф признал, что Флориани вполне достойна величайшей любви и преданности и что, если бы он сам был лет на десять старше и решился надеть на себя цепи супружества, то предпочел бы ее всем герцогиням на свете. Вместе с тем он убеждал юного князя, что залогом семейного счастья служит сходство во вкусах и взглядах, в характерах и устремлениях супругов, а такое сходство и согласие никогда не может возникнуть между знатным молодым человеком, занимающим высокое положение в обществе, и дочерью крестьянина, ставшей актрисой, женщиной, которая ко всему еще старше своего будущего мужа на шесть лет и у которой четверо детей; к тому же она и от природы, и в силу своей прежней жизни весьма вольнолюбива, не говоря уже обо всем прочем.

Нет необходимости пересказывать читателю все, что говорил Сальватор. Однако если в начале разговора слова графа в чем-то убеждали его юного друга, то теперь они разбивались об упорство князя. Из своего небольшого жизненного опыта Кароль усвоил и мог усвоить только одно: человек должен быть способен на бескорыстную преданность. Стремление соблюдать свои интересы, заботиться о собственном благополучии было ему непонятно и чуждо.