Луки и арбалеты в бою

Дабы не сложилось впечатления, будто лучник (похоже, именно английский!) настолько превосходит рыцарей, все же обратим внимание, что нам, как и Усаме, трудно понять, почему восемь конных «франков» отступили без боя: может, у них была срочная задача, от выполнения которой они не сочли возможным уклоняться? (В других эпизодах Усама отнюдь не стремится создать впечатление, будто он в бою сто#ит четырех рыцарей: даже при схватках один на один особых побед не видно!) Кроме того, важная подробность: у ибн Мункыза и его спутника не было ходак пешему лучнику. Точнее, на крутом откосе у них не было возможности подскакать к нему стремительным галопом и с ходу зарубить – номер, конечно, смертельный, но он, видимо, сулил больше шансов уцелеть, чем длительное отступление «под огнем».

Наконец, маленький финальный штрих: этот лучник так ни в кого и не попал…

Тем не менее пеший стрелок явно показал себя грозным противником; а что оба врага все-таки сумели от него уйти – то ведь даже в самом начале между ними было изрядное расстояние, которое потом только увеличивалось (это вверхпо тому холму нельзя было скакать во весь опор!).

Интересно, были ли луки у них самих? Почти наверняка – да (хотя в схватках тяжеловооруженных всадников Усама в основном описывает действия клинком и копьем); но попытка отстреливаться явно могла обойтись слишком дорого!

Справедливости ради отметим: тот же автор фиксирует применение лука (или все-таки арбалета? Вряд ли: обстановка требует многократной стрельбы, а условия крайне неподходящие для того, чтобы перезаряжать арбалет) не только простыми пехотинцами. Вот эпизод штурма «недоступной пещеры, как бы подвешенной в самой середине горы», где пытаются отсидеться остатки потерпевшего поражение мусульманского отряда:

«Один из их дьяволов-рыцарей пришел к Танкреду и сказал: „Сделай мне деревянный сундук. Я в него сяду, а вы спустите меня к врагам на цепях. Только прикрепите их получше к сундуку, чтобы их не разрубили мечом, иначе я упаду“. Ему сделали сундук и спустили на цепях в подвешенную пещеру. Он захватил ее и привел всех, кто там был, к Танкреду. Это произошло потому, что пещера была открытая, в ней не было местечка, где бы люди могли спрятаться. Этот франк пускал в них стрелы и всякий раз в кого-нибудь попадал, так как место было тесное, а людей было там очень много».

Очень интересное (не для осажденных!) описание стрельбы фактически на дистанции рукопашного боя. Упомянутый в этой цитате Танкред – предводитель сицилийских норманнов; «дьявол-рыцарь» явно из числа его соплеменников, да и сами эти «дьявольские штучки» вполне в норманнском, даже викингском стиле, нечто подобное мы видим в ряде саг. Англичане как будто вовсе ни при чем, но…

Незадолго до первых крестовых походов и во время них в Европе порой применялись, в общем, восточные луки

…Но этот эпизод, возможно, проясняет, отчего Ричард Львиное Сердце не уделял особого внимания соплеменным лучникам. Даже отдавая им должное, он, правнук Вильгельма Завоевателя, все еще ощущал себя норманном: не сицилийским, конечно – но «нормандско»-английским [21]! И весь цвет его рыцарства – тоже! Причем это ощущение не было одной лишь только феодально-родовой декларацией: в рыцарской среде продолжали культивироваться навыки воинов-универсалов. Книгу, пожалуй, в руках держал далеко не каждый, а вот лук и меч были куда привычней.

Но даже в те десятилетия пути рыцаря и лучника разошлись если и не полностью, то заметно. Дальнейшая история воинских искусств углубила этот разрыв.

Как охотничье оружие longbow применялся и в «женском» варианте

«Гроб», «еж» и «борона»

И все-таки Столетняя война – действительно «золотое время» английского лука. Хотя, конечно же, войны, и даже сражения, практически никогда не выигрывают одним только оружием как таковым. Уже неоднократно упоминались всяческие «дополнительные козыри», облегчавшие longbow большинство его побед. Особенно после того, как на смену кольчугам, и даже бригандинам (способным выдержать прямой удар, но уязвимым для стрел, низвергающихся сверху, по навесной траектории), пришли настоящие рыцарские латы.